Подкова на счастье
Шрифт:
Хлынул ливень. Ветер не унялся, разве что чуть ослабел. Он нёс косые плотные струи. Пейзаж расплылся, потёк. Тимка передёрнул плечами, отвернулся… и только теперь заметил, что он не один. В одном из углов стояли, так же глядя в окно, эта сербская девчонка, Весна, а с ней — Радован, младший из мальчишек, в мае подобранный на вокзале. Кажется, они тоже не замечали Тимку. Радован держался за руку Весны. Тимке вдруг расхотелось их окликать, как он собирался сперва сделать. Он неслышным шагом вышел на лестницу — и на половине пролёта столкнулся с Олегом.
— Пошли в спортзал, — предложил Зима, как будто только за этим Тимку и искал. — Покидаем друг друга. Помогает.
— От чего помогает? — всё ещё хмуро спросил Тимка. Олег стукнул его в плечо:
— Ото всего. Знаешь, как наши предки говорили: "Железо съедает ржа, а сердце — печаль"!
— Ну пошли, — Тимка вернул толчок. — Сейчас глянем, кто кого съест…
… Тимка проснулся до того, как дядя коснулся его плеча. Сел. Вячеслав Тимофеевич качнул головой и прошептал:
— Пошли, поможешь.
— Иду, — коротко ответил Тимка, не спрашивая, что надо делать и соскакивая на пол. Натянув штаны, он поспешил следом за дядей.
В гриднице горел очаг, никого не было. Снаружи тянуло сырым воздухом, прохладой — дождя не было, но небо затягивали тучи и дул ветер. Поэтому Тимка поразился, увидев за воротами… вертолёт. Насколько он понимал, в подобную погоду не должна была летать не то что такая «мыльница» (пара полозьев, кабина, похожая на голову стрекозы, несолидный винт, решетчатый хвостик), но и разные там "чёрные акулы" и «апачи» должны отсиживаться на земле. Около вертолёта прохаживался высокий грузноватый мужчина — неясно, во что одетый — и стояли двое здоровенных амбалов, при виде которых Тимка снова подумал, что полёт должен быть опасным ещё и из-за перегруза.
Вячеслав Тимофеевич на амбалов внимания не обратил. Он сразу подошёл к грузном и коротко спросил, заложив руки за спину:
— Здесь?
— Да, конечно… — в голосе грузного звучало… подобострастие?! Да, чёрт возьми, точно! — Мои ребята помогут отвезти его… он спит…
— Не надо, — повёл рукой дядя. — Ваши останутся здесь. Ждать… Тим.
Дядя легко достал из открытой двери инвалидное кресло и поставил на раскисшую землю. Грузный сделал странное движение, похожее на рывок, но промолчал. Вячеслав Тимофеевич кивнул Тиму:
— Отвези его на кухню.
Тим взялся за рукоятки кресла. В нём кто-то расслабленно сидел, Тим не мог понять — кто, и с усилием покатил кресло по раскисшей земле. Ноги немного замёрзли, Тим спешил и не оглядывался, но перед тем, как войти в дом, потоптался в луже. История становилась интересной, ложиться спать было глупо.
На кухне Тим понял, что вёз мальчишку. Паренёк лет двенадцати, укутанный пледом, спал. Ресницы вздрагивали, лицо было бледным и утомлённым даже во сне. Тимка (про себя недоумевая) осторожно поставил кресло к стене, помедлил и вышел в гридницу. Тут ещё никого не было, и он тихо опустился на шкуры сбоку от огня.
Дядя Слава и грузный вошли почти тут же. Ночной гость заметил Тима тут же и сказал:
— А…
— Ничего, — взгляд Вячеслава Тимофеевича скользнул по подобравшеемуся Тимке, — он останется… Садись, Вакса.
— Вакса… — грузный усмехнулся, опускаясь на скамью у стола. — Сто лет не слышал… А тебя как называть?
— Как хочешь, — дядя остался стоять. Грузный повозился, умащиваясь, потом сказал:
— Как ты пропал — наши жалели. Слово — жалели. Ты умел дела делать.
— Ближе к делу, раз хочешь, чтобы я его делал, — жёстко сказал дядя. Зачем привёз Лешку?
— Он… — с трудом сказал грузный и распустил узел галстука на дорогой рубашке. — Он болен. Вскоре после твоего… исчезновения заболел. Что-то с кровью… и с костным мозгом. Я его куда только не возил, что только не делали… и у нас, и за бугром…
— Во как, Вакса, — голос дяди Славы был спокойным. — Неприятно это, оказывается — когда близкий человек мучается, а? А, Ваксин Борис Петрович? Так ты по ориентировкам-то проходил? Контроль детской проституции в нескольких крупных городах… Лекарства поддельные. Афёры в оффшорах. Сколько-то лабораторий по производству амфетамина…
— Кончено всё давно, — угрюмо ответил грузный. — Ещё до того, как Лёшик заболел, ты же знаешь… У меня всё легально. Деньги вложены…
— Мне насрать, куда они у тебя вложены, — пояснил Вячеслав Тимофеевич равнодушно — от этого равнодушия даже огонь пригас в очаге. — Я знаю, как они заработаны. Это важнее.
— А твои? — выдохнул Вакса — без злости, устало даже как-то.
— А я свою цену заплатил, Вакса, — сообщил дядя Слава. — И ты её заплатишь.
Даже в полумраке Тим увидел, как побелел приезжий. И вдруг… прямо со скамьи встал на колени перед дядей Славой:
— Ему двенадцать лет, а он последние шесть лет дня не жил без боли! Славян, я понимаю. Я гнида. Мразь. Но Лёшик-то… он ничего не знает… Он для нас с Катей — один свет в окошке… его! Ради Христа — спаси его, он умирает! Я знаю, у тебя тут завязки… мёртвых на ноги ставят… Ради Христа, Славян… Я всё сделаю! Больно ему, Славян! Я денег дам! Я все деньги отдам! Слышишь, ну будь ты человеком!
— Ради Христа ты меня не проси, — безразлично отозвался дядя Слава. — Мои боги старше и куда справедливей. И таких, как мы, они не прощают… но Лешку спасут. Почти наверняка, я заранее узнавал, когда узнал, что ты летишь… При одном условии, Вакса. Ты расскажешь обо всём мальчику. О себе и своём прошлом.
— Лёше?! — с мукой вырвалось у гостя. — Нет, нет! Ты не можешь этого… требовать!
— Значит, он умрёт, — равнодушно отозвался дядя Слава. Тим скорчился у огня.
— Ты не человек! — закричал грузный, вскакивая неожиданно быстро. — Ты не человек, ты…
— И это говоришь мне ты?! — насмешливо спросил Вячеслав Тимофеевич. — И не ори, Вакса. У меня дети спят.
Грузный тяжело упал на скамью и закрыл лицо руками:
— Но он возненавидит меня!
— А ты считаешь — тебя есть за что любить? — с интересом осведомился дядя Слава.