Подлецы и герои
Шрифт:
– Все?
– Все не упомнишь, пан коммандер.
Сотник «приложился» к карте, к новой информации, чтобы прикинуть, где проще всего пересекать границу – не только проще, но и быстрее всего, – от лагерей и военных объектов. Теперь таких лазов было всего одиннадцать.
– Все мы враз не перекроем. Сил у нас хватит на один, максимум два коридора. Начнем вот с этих двух, потом пойдем дальше. План такой. Вы перекрываете два соседних коридора, но располагаетесь так, чтобы не быть обнаруженными. Ваша задача – просто оставаться незамеченными и, когда пойдет группа, сообщить об этом нам – группе перехвата и группе огневой поддержки и маневра, которые будут в глубине территории. После того как группа прошла незамеченной, ваша задача – объединиться и отсечь ей пути к отступлению. Не скрою, опасно, тем более что
– Наша-то наша… Пан коммандер, а если на арнаутов наткнемся?
– Арнаутов?
– Ну, контрабандистов. Их так между собой называют.
– Мабуть, так албанцев раньше называли.
– То есть так. А теперь и эти… так друг друга называют, прижилось.
Сотник подумал. Раскрывать сам факт засадных действий на границе не хотелось. С другой стороны, и пропускать тоже как-то…
– Ты первым работаешь – тебе и решать. Хочешь – работай, не хочешь – пропускай. Мы пропустим, но сообщим в тыл о проходе, чтобы их дальше взяли. Добро?
– Добре. То есть добре…
– Да не совсем добре. Вернее – совсем не добре. Ты как своих головорезов маскировать собираешься?
– Камуфляж. И костюм такой… лохматый.
– Не пойдет. У них серьезное оборудование зараз есть, коли плохо обернется – попластают всех. На позиции выходи еще днем и засветло. Машины – свои, я тебе транспорт не дам, чтобы маскировку не нарушать. Отроешь окопы, неглубокие – как получится, в общем – и осторожнее с землей, не рассыпай ее, а относи в стороны. Дальше. Возьми с собой воды. Нарви травы, возьми с собой веток – на месте лучше не ломать. Сделаешь что-то типа загородок, набьешь травой и польешь водой. Так, чтобы каждый в окопе был укрыт этой самой загородкой, с мокрой травой. И еще… пусть каждый пленкой накроется на всякий случай.
– Работы много… – с сомнением проговорил серб, – не управимся.
– Тогда возьми еще несколько человек – в помощь, если не управишься. Как сделаете, пусть они уходят к нам на позиции, будут в составе маневренной группы. Но сделать – надо, если не хочешь, чтобы как в прошлый раз.
Серб думал долго. Оно и понятно – за ним, в отличие от того же сотника, не натасканные на боевую работу волки. За ним – местное ополчение, которому еще здесь жить. У каждого сербского четника здесь дети, жена, семья – и ему, командиру, если он потеряет своих людей, подставит их под огонь ради непонятно чего, потом жить рядом с ними, с семьями, потерявшими отцов, мужей, кормильцев. Жить рядом с немым укором в глазах, с немыми вопросами: за что, почему? Сербы не казаки и тем более не русские, их мало, и каждый – на счету. Они – все, что осталось от некогда большого и сильного южнославянского народа, – изгнанники с родной земли, живущие милостью на чужой. Но если ты живешь на чужой земле достаточно долго, она становится твоей, не правда ли? А не защитить родную землю – грех.
– Добре, – окончательно решил серб, – командуй. С нами Бог.
Дневниковые записи
17 июня 2002 года
Афганистан
Интересно было бы знать, а дяде тогда было так же страшно? Или нет? Может, майор и в самом деле прав и героев не существует? Или он просто циник и уставший от войны человек?
Плохо жить в мире, где нет героев…
Вчера у нас случилось летное происшествие – зависший над полосой «Харриер» рухнул на нее. Я помогал тушить огонь, потому что оказался недалеко и потому что должен был это сделать. Потом майор отругал меня – мог рвануть боекомплект, тогда бы нам всем была крышка. Но я понял, что часто майор ругается просто потому, что у него плохое настроение. Ведь он и сам полез, чтобы вытащить пилота.
Кормят здесь плохо, все продукты размороженные и какие-то водянистые. Хоть это и запрещено, мы скидываемся и покупаем местные продукты, бесхитростные и свежие. Считается, что они могут быть отравлены, но никто не помнит, кто и когда последний раз ими отравился. Майор сказал, что для местных жителей отравить врага – это бесчестие, надо его застрелить или взорвать. Видимо, и у местных имеются какие-то понятия о чести.
Национальностей здесь очень много, и самых разных. Вообще Афганистан – это страна пуштунов, но здесь их не так много. Есть хазарейцы, есть таджики, есть узбеки, есть какие-то нури. Я начал зарисовывать их – пока получается плохо.
Сегодня был мой первый боевой выход. Говорят, что дворянин не должен показывать страха, но мне было так страшно, что я едва не осрамился. Нас подняли утром, раньше всех посадили в вертолет. Две группы – наведение и прикрытие. Наведение – это мы пятеро, прикрытие – взвод капрала Фрезера-Стокса. Этот взвод – на случай, если все пойдет совсем уж хреново. Он должен будет находиться на некотором удалении от нас и нанести удар, если нас станут окружать.
Утром в горах ужасно холодно. Здесь вообще чудовищный климат. Тот, кто говорит, что в метрополии отвратительный климат, должен побывать здесь. Ночью температура на камнях падает до нуля, днем же переваливает за тридцать и даже за сорок. Воздух очень чистый, но дышать трудно – не хватает кислорода.
Мы зависли над горой – черт, я смотрел на эти горы издали, а вблизи они еще более красивые. Выпрыгивая, я едва не подвернул ногу; если бы такое произошло, это был бы позор, но нет, обошлось. Потом на тросе спустили аппаратуру – она тяжелая и устаревшая, как и многое другое в британской армии. Я читал про североамериканцев: у них аппаратура наведения пусть и не такая мощная, как наша, зато настолько легкая, что крепится на винтовке, и ею может воспользоваться каждый солдат. А у нас – ее надо тащить в рюкзаке, она не терпит ударов и под вечер весит не меньше тонны.
Мы долго шли по осыпям, по тропинкам. Здесь очень опасно, мои ангелы-хранители постоянно проверяли дорогу, нет ли мин. Потом мы поползли…
Осыпь казалась живой. Одно неверное движение, и ты потревожишь камень. Один, но за ним полетит еще один, потом еще и еще. Будет настоящий обвал. А если и не обвал, то шорох даже одного потревоженного камня может привлечь внимание духов. Так называют пуштунов – местных жителей, воинов гор. Воинов, у которых дети в качестве первой игрушки получают кинжал и которые могут добыть мясо выстрелом из БУРа [96] метров с восьмисот. И ладно бы, если только из БУРа, а если вон там, на склоне, затаился пулеметчик и в руках у него пулемет, который ему любезно предоставили русские, чтобы он с его помощью убил как можно больше бедных Томми? Чтобы выковырять его из-за тех валунов, потребуется миномет, а сам он может остановить продвижение роты на время, пока не кончатся патроны.
96
БУР – винтовка «Ли-Энфильд», в Афганистане их было много.
Хорошо, что МакКлюр посоветовал приладить на локти и колени нашивки из толстой и плотной буйволиной кожи. Пусть не по уставу, зато форму не изгваздаешь вконец за два полевых выхода. Камни здесь какие-то своеобразные, очень прочные, на сколах острые – как кварцитовые.
Кто-то – возможно Уорхол, возможно МакДональд, легонько хлопнул меня по ноге – давай! Мак-Клюр ушел вперед; как самый опытный, он разведывал, что там творится, проверял тропу на отсутствие мин и саперных зарядов. Снова надо ползти…