Подлинная история Дюны
Шрифт:
Дело даже не в том, что покинувший полюс ледяной континент породил серьезный источник влажного воздуха. Дело в том, что дрейф полюсов передвинул эту зону многокилометровых ледяных толщ в более низкие широты и сделал подвластной западному переносу. Дюна, как и Земля, вращается с востока на запад, и ветра, покорные сыны атмосферы, отстающей от вращения планеты, дуют, естественно, с запада на восток. Теперь подхваченные ими полярные воздушние массы с удвоенной силой хлынули в пустыню, справа и слева обтекая Центральный Рифт, а заодно в загибах атмосферных фронтов производя те самые кориолисовы бури, которые так любит поминать официальная версия. Дальше, уже от экватора, все то же перекрученное кольцо
И все больше воды оседало в скалах и песках, в каменных россыпях и расщелинах, все богаче становилась роса, все гуще туманы. Разумеется, в любом случае арракинской Хаммаде, например, далеко до легендарной пустыни Намиб, овеянной дыханием океана, или до Сахары с ее ежегодными наводнениями – но для Дюны такой переход очень заметно менял положение вещей. Воздух начал остывать, и на главных широтах пардотовых опытов наметилось такое чудо, как нарастающая умеренность климата. Не буду утомлять читателя биоценологическими подробностями, скажу лишь, что тогда-то и ударил час. Сработали биоактиваторы, и растительный бум неудержимо выстрелил.
Плодовитость растений подскочила до небес, циклы размножения закрутились с невиданной скоростью. Захватывая громадные территории, красная сосна в несколько лет ушла за экватор, и тысячи квадратных километров дюн покрылись ее сеянцами. Следом двинулась лиственница, проникая своими корнями на невероятные глубины, забираясь в подземные коммуникации и сооружения. В образовавшейся тени резко подскочило влагоудержание и энергично пошел процесс растворения грунтовых солей. Тогда настал черед даурской солянки, этого живого насоса минералов почвы.
Если посмотреть на карту, то видно, что изменения прошли двумя большими языками с северо-запада на юго-восток по обоим Рифтам до экватора, и далее уже отдельными пятнами. Никаких естественных врагов у голосемянных на Дюне не было, очнувшиеся активаторы буйствовали, и в шесть-семь лет значительная часть обоих полушарий зазеленела. То, что произошла катастрофа, Свободные поняли далеко не сразу, разбросанные там и сям по барханам очаги кустарника смотрелись сущим пустяком. Но в первые же годы на залесенных территориях, не вынеся кислотности и засоления почв, погиб песчаный планктон. Затем, ломая тысячелетний маршрут, эти места начали покидать взрослые черви, численность Шай-Хулудов стремительно пошла вниз, ареал, сокращаясь, исчезал буквально на глазах, а вслед за ним исчезала и промысловая зона! Северные провинции, за редким исключением, оставались без спайса, и фримены Магриба оказались в положении, которое можно было назвать по меньшей мере бедственным.
При столь катастрофическом падении добычи цены на спайс должны были бы подскочить до небес, и тем самым в известной мере смягчить удар по фрименской экономике. Но эпоха правления Муад’Диба как раз и знаменита постоянным снижением цены на арракинский меланж, а после печальной памяти моратория двести одиннадцатого года это снижение перешло и вовсе в обвал – и эти рыночные котировки повлияли на судьбы Свободных куда больше, чем все решения и реформы императора Атридеса.
Арракинский джихад, объявленный Муад’Дибом, несмотря на всю путаницу статистических данных, демонстрирует предсказуемую и недвусмысленую картину: максимальное количество добровольцев как раз и дали районы, наиболее пострадавшие от экологического катаклизма. Не призывы безудержно разрекламированного Лисан аль-Гаиба, не религиозный психоз – фрименов погнали на войну за тридевять земель от дома авантюры Пардота Кайнза и даурская солянка.
Дома же картина складывалась и вовсе невеселая. Никакие почвенно-кислотные напасти не могли заставить один фрименский клан пустить другой, соседний клан, добывать спайс на своих исконных землях. Слишком большой кровью были проведены и держались невидимые пустынные границы. Между обездоленным севером и более или менее уцелевшим югом – точнее, юго-востоком – сразу выросло грозное напряжение. У лишившихся средств к существованию северных племен незамедлительно обнаружились тысячи причин для обид и мести, а поскольку каждый фримен – это прежде всего воин, готовый в любую минуту умереть во имя своего рода, тень гражданской войны легла на пески очень рано.
Войны, джихад, истощение ресурсов планеты сделали свое дело на удивление быстро – фримены Арракиса сгинули менее чем за сто лет, даже полвека спустя после воцарения Муад’Диба уже мало кто слышал о каких-то диких племенах Свободных из пустыни. Не осталось даже памяти о них, список исследований, свидетельств, хроник, письменных или устных источников трагически короток. На Дюне никогда не было ни истории, ни этнографии, и то немногое, что мы сегодня знаем об этих людях, пришлось с великими трудами собирать по обрывкам, случайным фрагментам и крупицам.
Все авторы официальной версии заявляют в одни голос, что Дюна – планета, населенная фрименами. С таким же успехом можно сказать, что Европа – это континент, населенный французами. Во-первых, как я уже говорил, кроме фрименов Арракис населяло еще около семидесяти народностей, живших далеко от пустыни. Во-вторых, такой нации, как фримены, не было вовсе.
Фрименами, то есть Свободными – бедуинами, – называли себя одиннадцать родов Хайдарабадского эмирата, на территории которого, по воле судеб, и разворачивалось действие арракинской революции – но с легкой руки имперских бытописателей этот ярлык приклеили всем народам, населявшим Западный и Восточный Рифт.
Здесь, однако, и без наших путаников-летописцев присутствует серьезная сложность. Жители пустыни, носители различных языков и традиций, несколько веков рождались и умирали в полном отрыве от тех наций и культур, к которым себя причисляли. Неизвестный, но весьма продолжительный по историческим масштабам отрезок времени (никто не знает, как и когда была заселена Дюна) они варились в собственном котле, меняясь и ассимилируясь бок о бок с такими же маргиналами, явившимися неведомо откуда. Племена называли себя персами, тюрками, аварцами, туркменами и еще какими-то, порой загадочными именами, но даже прадеды их прадедов не помнили, что означают эти слова и о каких землях идет речь; смешение, забвение и изоляция рождали самые фантастические сочетания костюмов, обычаев и орнаментов. До некоторой степени о корнях того или иного рода можно было порой судить по названиям, которые давались подвластным горам и долинам – Пешавар, Джайпур, Нефуд – призраки Пакистана, Индии, Аравии.
В силу бесспорного влияния арабской культуры, фрименов (волей-неволей приходится использовать это слово) почему-то всегда изображают в виде странноватых арабов самого экзотического толка. Полный вздор. В пустыне был представлен весь спектр национальных типов, цветов кожи, разреза глаз и так далее; например, классически прибалтийская внешность Алии ни у кого не вызывала вопросов.
Кстати. Вершиной фантастического сочинительства стала легенда о синих фрименских глазах. Постоянные следы меланжа в пище и питье и в самом деле добавляли синевы в пигментацию роговицы, но нашим лихим творцам этого показалось мало, и они наградили бедуинов вдобавок и синими белками – еще чудо, что оставили им зрачки! Посмотрите на любую фотографию, любую видеозапись, взгляните на портрет Стилгара с обложки сборника его воспоминаний – были, были у них белки, с голубизной, но были.