Подлинная история «Майора Вихря»
Шрифт:
«Ну, отправили меня наши туда, и плевать им на эту страну! Я понимаю!» — рассказывает, начиная горячиться, Алексей Николаевич.
Чувствуется, что некоторая обида на прежнее своё руководство у него всё-таки осталась. А может, это боль за нереализованные возможности? Ведь, к огромному сожалению, в послевоенном Союзе нате ответственные посты, которые совсем ещё недавно занимали герои войны, смелые, инициативные и решительные люди, вскоре стали приходить разумные и достаточно осторожные чиновники-тыловики.
Впрочем, Алексей пока ещё жил перспективами, не сомневаясь, что о нём вспомнят. Но и спокойно сидеть на месте — с его-то неуёмной кипучей энергией! — он не мог.
Всё ещё не до меня? Ну ладно, я сам найду, как скоротать время и получить пользу!
«Вот я и задумался, — рассказывает Алексей Николаевич, — сколько же я ещё буду слесарем работать? Не весь же век! Надо куда-то выходить. Оказалось, что в нашем городе можно получить среднее техническое образование — здесь находилась так называемая Высшая промышленная мотостроительная школа. Конструкторский факультет. Но для того чтобы туда попасть, надо было закончить ФЗУ, [340] а для поступления в ФЗУ следовало иметь минимально восемь классов. К тому же надо было иметь рекомендацию мастера — оттуда, где ты работаешь. Но это, как понимаете, для меня было самое простое… Кстати, мастером там, где я работал, был немец — они не всех немцев выселяли в Германию, в Чехословакии оставляли тех, у кого были смешанные браки. Очень хороший человек был и мне всё сразу сделал. Но ведь никаких документов об образовании у меня не было, не говоря о том, что никакого ФЗУ я не кончал. Ну, прихожу я туда, в эту самую школу, говорю, что я реэмигрант, приехал с Волыни — не из России, нет, нас так и называли «волынские чехи», и хочу быть полезным своей Родине, Чехословакии. Но директор, или кто там, говорит: «Надо вам ехать в Прагу, в Министерство высшего и среднего образования, чтобы нам дали команду!».
340
Школа фабрично-заводского ученичества в СССР — аналог ремесленного или профессионально-технического училища.
Известно, что чехи — формалисты, не хуже немцев. «Буква закона» для них на первом месте. Ботяну пришлось ехать в Прагу, а так как человек он решительный и горячий, то и рванул он туда буквально сразу же, не мешкая. Рвануть-то рванул, а в министерстве оказался неприёмный день. Но разве такие мелочи могли остановить Алексея?
«Сказал я дежурному, что я — несчастный человек! — рассказывает Ботян. — Мол, родители мои погибли, я сам приехал на родину — теперь хочу образование получить, а все бумаги мои сгорели… Дежурный по министерству мне посочувствовал и позвонил какому-то референту. Ладно, ответили дежурному, пусть подходит. Я поднялся наверх, на какой-то, не помню, высокий этаж, откуда вся Прага целиком была видна. Лето было, очень всё красиво! Вообще, Прага — это прекрасный город! Вошёл я в тот кабинет, куда мне было сказано, мне там всякие каверзные вопросы задавать стали, но я-то знал, как ответить: я приехал на родину своих предков, хочу быть полезным родной Чехословакии!»
Вроде бы ответы эти понравились. Но тут вдруг собеседник спрашивает у Ботяна, состоит ли он в партии. Вопрос этот совсем не так прост, как кажется. В Советском Союзе Алексей сразу и честно бы сообщил, что является коммунистом. Во-первых, это было так, а во-вторых, членство в ВКП(б) помогало открывать многие двери. Но в 1948 году в Чехии, где президентом только что стал коммунист Клемент Готвальд, такие признания были весьма рискованными — интеллигенция была, так сказать, старая, буржуазная и в основном занимала антисоветские позиции…
— И там я в партии никогда не состоял и здесь не состою! — уверенно и твёрдо отвечал Алексей.
Врать он умел профессионально. По выражению лица своего собеседника Ботян понял, что сказал именно то, что надо.
— Ну ладно, возвращайтесь к себе, я позвоню в техникум, дам команду, чтобы вас приняли с испытательным сроком, — с благожелательной улыбкой отвечал чиновник.
«Я пришёл туда, в эту школу, говорю, кто я таков. Мне отвечают, да, из Праги звонили — и с 1 сентября я стал туда ходить, заниматься, — вспоминает Алексей Николаевич. — Чешского языка я не знаю, только польский, так что поначалу на лекциях я лишь догадывался о чём-то… Представляете, как я жил? Занятия были с 8 утра до 14 часов. Шесть часов! А потом я с двух до шести на заводе работал, жить надо было с чего-то! Наши ведь про меня забыли, никакой материальной помощи мне ниоткуда не было. Затем я приходил домой и занимался… Мы изучали чешский язык и литературу…»
Именно здесь хочется сделать паузу в рассказе нашего героя. Подумать только — Чехословакия, 1948 год. Возрождающейся стране необходимы подготовленные технические кадры, однако драгоценное учебное время эти будущие кадры тратят, в том числе, и на изучение родного языка и литературы. Тех самых предметов, которые сегодня без всякого сожаления изгоняются из программ обучения во многих высших и средних специальных учебных заведениях возрождающейся России. Стоит принять во внимание!
Опять говорит Алексей Николаевич:
«Но я же никакой не чех, чего я там знал?! Надо было всё изучать с нуля — культура, традиции, быт, нравы, привычки… К счастью, там оказался профессор по чешскому языку и литературе, почти мой одногодок. Я ему рассказал, кто я такой и какой я такой несчастный… Он мне говорит: «Лео, я знаю, что если ты начнёшь писать — это кол. Но я тебе даю учебники. Выучи то-то, то-то. Ты должен знать, что именно писатель написал и что он этим сказать хотел…» Я хорошо натренировал за это время память, поэтому выучиваю необходимое и прихожу на занятие. Он мне: «Дворжак! Кто написал такое-то произведение?» Говорю. «Что он этим произведением хотел сказать?» Отвечаю. «Садись, отлично!» Так я и учился год. Тяжеловато мне было, так как языка, повторю, я не знал. Но всё-таки экзамены за первый курс сдал. А потом всё наладилось, и я закончил это училище чуть ли не на отлично — по крайней мере, у меня ни одной тройки не было. Я получил специальность конструктора, так что теперь любую конструкцию могу сделать: мосты, подъёмные краны, автомобили… Всё сам могу высчитать — какой материал нужен, что, как… Очень хорошее образование дают чехи! По окончании техникума меня направили в Иоакимовские урановые рудники — я там был механиком, на этих рудниках. Работал там отлично, зарплата великолепная была, а потом мне ещё и наши стали оказывать материальную помощь…»
Центр «нашёл» Ботяна уже тогда, когда он успешно перешёл на второй курс. Сначала кто-то из сотрудников вышел с ним на связь, а потом на конспиративную встречу с разведчиком — происходила она в знаменитых Карловых Варах — прибыл Герой Советского Союза Евгений Иванович Мирковский, начальник одного из отделов их подразделения.
Встреча имела «судьбоносный характер» — в самом полном смысле этого избитого понятия. Во-первых, Алексей получил соответствующие инструкции; во-вторых, Евгений Иванович подбросил ему денег, сказав: «Только имей в виду, чтобы никто не заметил, что у тебя деньги есть! Кушай что-нибудь, но так, чтобы никто не видел!» — так что Ботяну пришлось в полном смысле слова «хомячить под одеялом»; в-третьих, он получил одно небольшое поручение…
Вот это-то и была судьба!
«Мирковский мне сказал, что ему нужно встретиться с ещё одним нашим сотрудником, чехом по национальности, который раньше работал в нашем Житомирском управлении, — говорит Алексей Николаевич. — Я сказал, что съезжу и его вызову. Я его знал, потому как мы вместе в Чехословакию ехали. Ну, поехал я туда, а там у него были племянница и её подруга — это оказалась моя будущая жена. Подругу звали Галина Владимировна Фиксель, из наших советских чешек, недавно приехала с Украины. Такая красивая была! Работала она зубным техником. Как и почему я ей понравился — я не знаю».
Говорим в ответ, что вы, Алексей Николаевич, тоже мужиком симпатичным были…
«Ну да, в то время ничего был! — скромно соглашается Ботян и продолжает рассказ: — Вот так мы и познакомились. А потом я решил жениться. Как понимаете, для разведчика на нелегальной работе это решение ещё более сложное, чем для обыкновенного человека. С одной стороны, это укрепляет твою «легенду», не нужно заводить какие-то сомнительные связи… Но с другой, ты попадаешь под постоянное круглосуточное наблюдение. О своём решении я доложил Мирковскому. Сказал, что она наша, была в комсомоле. «Женись! — отвечает он. — Но имей в виду: если надо будет её бросить — бросишь!» Я потом понял, почему он это сказал: Чехия для меня была «трамплином», чтобы я, будучи настоящим чехом, перебрался в другую страну. Там-то и должно было быть настоящее оседание. А вдруг она не поедет?! Вдруг ещё что? В общем, была у меня свадьба — но кто я такой, она не знала до тех пор, пока не поехала сюда, в Россию. Думала, что за чеха вышла замуж. Там, в Карловых Варах, у нас родилась дочь…»