Подлинная судьба Николая II, или Кого убили в Ипатьевском доме?

Сенин Юрий Иванович

Из протокола допроса Волкова следователем Н.А.Соколовым 20–23 августа 1919 г.: «Незадолго до нашего отъезда появился с отрядом красноармейцев какой-то Родионов. Эти красноармейцы и заменили наших стрелков. Отряд Родионова состоял из русских и латышей. Я не знаю, были ли в них мадьяры, но латыши были. Я это потому говорю, что потом, когда мы ехали на пароходе, лакей Трупп признал в одном из красноармейцев своего племянника (имени и фамилии его не знаю), а Трупп был латыш.

Хохряков, как говорили, был матрос. Кто был Родионов, я не могу сказать. Был ли он жандарм, не могу сказать. Не могу точно сказать, похож ли он был на офицера, но вряд ли. Мне он не казался человеком интеллигентным. Я не могу сказать, чтобы

он был особенно грубым, но он проявлял настойчивость в своих требованиях. Это действительно было, что он не позволил княжнам закрывать двери их спальни. Я с ним из-за этого повздорил, потому что нельзя так: барышни. А Нагорный с ним вздорил из-за Алексея Николаевича. Может быть, из-за этого мы с Нагорным и пострадали.

Родионов оказался знакомым с Татищевым. Мне передавал Татищев. Родионов, увидев Татищева, сказал ему: «Я вас знаю». Татищев его спросил, откуда он знает, где он его видел. Родионов не ответил ему. Тогда Татищев спросил его: «Где же Вы могли меня видеть? Ведь я же жил в Берлине». Тогда Родионов ему ответил: «И я был в Берлине». Татищев попытался подробнее узнать, где же именно в Берлине видел его Родионов, но он уклонился от вопроса, и разговор остался у них неоконченным. Буксгевден мне говорила, что она видела Родионова несколько раз жандармом на станции Вержболово. Между прочим, Родионов почему-то выделил Татищева и приказал наклеить только на его вещи ярлыки с отметкой, что это вещи Татищева».

Через десять лет, в 1928 г., в Париже были опубликованы воспоминания Волкова, в которых он дополняет свои показания, данные следователю Соколову. Вот что он рассказал об обстановке на пароходе: «В два часа дня пароход отчалил от пристани и пошел на Тюмень. Во время пути солдаты вели себя крайне недисциплинированно: стреляли с парохода птиц и просто — куда попала. Стреляли не только из ружей, но и из пулеметов. Родионов распорядился закрыть на ночь наследника в каюте вместе с Нагорным. Великих княжон оставил в покое. Нагорный резко противоречил Родионову, спорил с ним».

Ну, стреляли и стреляли. Может быть, охранникам показалось, что кто-то пытается приблизиться к пароходу с царственными узниками и они выполняют задачу, которая была поставлена перед ними.

Более подробный рассказ содержится в недавно вышедшей книге Грэга Кинга и Пенни Вильсона «Романовы. Судьба царской династии» (М.: Эксмо, 2005, с. 251): «Когда багаж был перегружен на корабль, члены латышского отряда принялись расхаживать по палубе, «распевая песни и играя на аккордеоне», вспоминала впоследствии Буксгевден. С каждым часом солдаты становились все более шумными и пьяными, они палили из винтовок в воздух, бросали в реку за борт гранаты или развлекались тем, что расстреливали из пулемета дальние деревья на берегу. Время от времени, как вспоминал Волков, они принимались палить в птиц, но, сколько ни стреляли, попадали только в воздух. Беспокоясь о судьбе Алексея, Хохряков зашел к нему в каюту и сказал, чтобы царевич не боялся. Наконец, когда солнце висело совсем низко над горизонтом, над «Русью» раздался мощный рев пароходного гудка. С пронзительным ревом судно медленно отчалило от причала Тобольска, оставляя позади себя широкую полосу белой пены, раздвигавшей темные воды реки, озаренные пламенем сибирского заката. Это было начало того, что Волков впоследствии назвал «дикой оргией».

Родионов и его банда пьяных солдат переходили из каюты в каюты, выталкивая из них пассажиров, и вскоре все мужчины оказались собранными в нескольких каютах. Затем двери за ними с грохотом захлопнулись, и послышались другие, еще более угрожающие звуки: в замочных скважинах заскрежетали ключи, и все двери были заперты снаружи: Буквально в считанные минуты солдаты добились своего, все мужчины, как вспоминал впоследствии Гиббс, оказались запертыми в этих каютах, «так, что они не могли более помешать злобным

намерениям красных солдат». Группа пьяных солдат шаталась по палубе. Нагорный не выдержал и подбежал к двери своей каюты, крича: «Какое нахальство! Больной мальчик! Нельзя в уборную выйти!» Женщинам, как вспоминала Буксгевден, было приказано «оставлять на всю ночь открытыми двери в каюты. Поэтому никто не мог раздеться». Через открытые двери солдаты подглядывали за великими княжнами, отказываясь, как узнал позднее Волков, «оставить их в покое».

Беспорядки в ту ночь нарастали с каждым часом. Гиббс, будучи заперт в своей каюте, беспомощно слушал, как он впоследствии рассказывал своему сыну Джорджу, как пьяные охранники донимали великих княжон. «Это было просто отвратительно, что они вытворяли», вспоминал бывший учитель. «Ужасные вопли» царевен, как признавался Гиббс, преследовали его до конца его дней».

Что же произошло в ту ночь на борту «Руси», если эти события остались в сознании Гиббса Джорджа «самым ужасным его воспоминанием», даже более кошмарным, чем известие о мученической гибели Царской семьи?»

В данном случае вопрос поставлен преждевременно — сначала следовало бы задаться следующим вопросом: почему это «самое ужасное воспоминание» Гиббса, появилось в его сознании спустя десяток лет, и где оно было при допросе его следователем Соколовым 1 июля 1919 г.? В приведенном отрывке идет ссылка на воспоминания Волкова. Но ведь Волков на допросе следователем Соколовым ни слова не упомянул о том, что «во время пути солдаты вели себя крайне недисциплинированно: стреляли с парохода птиц и просто — куда попало. Стреляли не только из ружей, но и из пулеметов». Эта цитата взята из воспоминаний Волкова, опубликованных в Париже в 1928 году.

Поведение солдат, охранников царских детей, явно не соответствовало выполняемой ими задаче. Оно должно было запомниться не только Волкову (который сам же настоял на том, чтобы Родионов не ставил охрану около дверей княжон), но и другим допрашиваемым. Тем не менее, никто, включая и женщин, не упомянул об этом эпизоде. А женщины должны были хотя бы испугаться выстрелов. Однако М.Г. Тутельберг прямо заявила следователю, рассказывая о Родионове: «Я не слышала, чтобы Родионов плохо обращался с княжнами и Алексеем Николаевичем».

Вызывает недоумение и само описание «дикой оргии». Можно до бесконечности спорить, могли ли такие люди, как Хохряков и Родионов, допустить пьянку при выполнении данного им поручения. Но попробуйте представить то, что описано выше — солдаты приводят на пароход арестованных и тут же устраивают перед ними «шоу» (о котором, кстати, никто, кроме Гиббса, не вспомнил) — «члены латышского отряда принялись расхаживать по палубе, распевая песни и играя на аккордеоне. С каждым часом солдаты становились все более шумными и пьяными, они палили из винтовок в воздух, бросали в реку за борт гранаты или развлекались тем, что расстреливали из пулемета дальние деревья на берегу. Время от времени они принимались палить в птиц». Дальше уж совсем не понятно: Хохряков, беспокоясь о судьбе Алексея, не принял меры по восстановлению порядка среди подчиненных ему солдат, а зашел к нему в каюту и сказал, чтобы царевич не боялся.

И только после того, как арестованные вдоволь налюбовались показательными выступлениями охраны, последняя стала загонять их в каюты. Подобное поведение охраны, даже в пьяном виде, трудно представить. А где в это время находились Хохряков и Родионов?

Похоже на то, что описанный эпизод включен в книгу только для того, чтобы «страшнее было», и никакого отношения к действительности не имеет. Не первый и не последний миф в этой истории.

Разница в содержании и эмоциональности передачи одного и того же эпизода разными людьми показывает, насколько опасно строить выводы на основании показаний одного свидетеля, особенно если он показывает с чужих слов.