Подлинная судьба Николая II, или Кого убили в Ипатьевском доме?

Сенин Юрий Иванович

В 1923 г. Юровским были написаны мемуары, опубликованные через семьдесят лет, в 1993 г., в журнале «Источник», 1993/0. Подготовка к расстрелу и сам расстрел в этом документе выглядели так: «В первых числах июля 1918 г. я получил постановление Исполнительного Комитета Советов рабочих, крестьянских и солдатских депутатов Урала, предписывающее мне занять должность коменданта в доме так называемого Особого назначения, где содержался бывший царь Николай II со своей семьей и некоторыми приближенными. 7–8 июля я отправился вместе с председателем Областного Исполнительного Комитета Советов Урала тов. Белобородовым в «Дом особого назначения», где и принял должность коменданта от бывшего коменданта тов. Авдеева… 16 июля 1918 года часа в 2 днем ко мне в дом приехал товарищ Филипп и передал постановление Исполнительного Комитета о том, чтобы казнить Николая, причем было указано, что мальчика Седнева нужно убрать. Что ночью приедет товарищ, который скажет пароль «трубочист» и которому нужно отдать трупы, которые он похоронит и ликвидирует дело. Я позвал мальчика Седнева и сказал ему, что вчера арестованный его дядя Седнев бежал, что теперь он вновь задержан и что хочет видеть мальчика.

Поэтому я его и направляю к дяде. Он обрадовался и

был отправлен на родину. Неспокойно стало в семье Романовых. Ко мне, как всегда, сейчас же пришел доктор Боткин и просил сказать, куда отправлен мальчик. Я ему ответил то же, что я сказал мальчику, он все же несколько беспокоился. Потом приходила Татьяна, но я ее успокоил, сказав, что мальчик ушел к дяде и скоро вернется. Я призвал к себе начальника отряда товарища Павла Медведева из Сысертского завода и других и сказал им, чтобы они в случае тревоги ждали до тех пор, пока не получат условного специального сигнала.

Вызвав внутреннюю охрану, которая предназначалась для расстрела Николая и его семьи, я распределил роли и указал, кто кого должен застрелить. Я снабдил их револьверами системы «наган». Когда я распределял роли, латыши сказали, чтобы я избавил их от обязанности стрелять в девиц, так как они этого сделать не смогут. Тогда я решил за лучшее окончательно освободить этих товарищей в расстреле, как людей, не способных выполнить революционный долг в самый решительный момент. Выполнив все соответствующие поручения, мы ждали, когда появится «трубочист». Однако ни в 12, ни в 1 час. ночи «трубочист» не явился, а время шло. Ночи короткие. Я думал, что сегодня не приедут. Однако в 1 Уг постучали. Это приехал «трубочист». Я пошел в помещение, разбудил доктора Боткина и сказал ему, что необходимо всем спешно одеться, так как в городе неспокойно, вынужден их перевести в более безопасное место. Не желая их торопить, я дал возможность одеться. В два часа я перевел конвой в нижнее помещение. Велел расположиться в известном порядке. Сам — один повел вниз семью. Николай нес Алексея на руках. Остальные кто с подушкой в руках, кто с другими вещами, мы спустились в нижнее помещение в особую очищенную заранее комнату. Александра Федоровна попросила стул. Николай попросил для Алексея стул. Я распорядился, чтобы стулья принесли. Александра Федоровна села. Алексей также. Я предложил всем встать. Все встали, заняв всю стену и одну из боковых стен. Комната была очень маленькая. Николай стоял спиной ко мне. Я объявил, [что] Исполнительный Комитет Совета рабочих, крестьянских и солдатских депутатов Урала постановил их расстрелять, Николай повернулся и спросил. Я повторил приказ и скомандовал: «Стрелять». Первый выстрелил я, и наповал убил Николая. Пальба длилась очень долго, и несмотря на мои надежды, что деревянная стенка не даст рикошета, пули от нее отскакивали. Мне долго не удавалось остановить эту стрельбу, принявшую безалаберный характер. Но когда наконец мне удалось остановить, я увидел, что многие еще живы. Например, доктор Боткин лежал, опершись локтем правой руки, как бы в позе отдыхающего, револьверным выстрелом с ним покончил.

Алексей, Татьяна, Анастасия и Ольга тоже были живы. Жива была еще и Демидова. Тов. Ермаков хотел окончить дело штыком. Но, однако, это не удавалось. Причина выяснилась только позднее (на дочерях были бриллиантовые панцири вроде лифчиков). Я вынужден был поочередно расстреливать каждого. К величайшему сожалению, принесенные с казненными вещи обратили внимание некоторых присутствующих красногвардейцев, которые решили их присвоить.

Я предложил остановить переноску трупов и просил тов. Медведева последить в грузовике за тем, чтобы не трогали вещей. Сам на месте решил собрать все, что было. Никулина поставил за тем, чтобы следить в дороге, когда будут проносить трупы, а также оставил одного внизу следить за теми которые здесь еще на месте. Сложив трупы, я позвал к себе всех участников и тут же предложил им немедленно вернуть все, что у них есть, иначе грозил расправой. Один по одному стали отдавать, что у них оказалось. Слабодушных оказалось два-три человека. Хотя я имел распоряжение поручить остальную работу тов. Ермакову, я, все же беспокоясь за то, что он эту работу не выполнит надлежащим образом, решил поехать сам. Оставил Никулина. Распорядился, чтобы не снимать караулов, чтобы ничего внешне не изменилось. В 3–3 1/2 утра 17 июля мы двинулись по направлению к Верх-Исетскому заводу».

Следующие воспоминания Юровского относятся к 1 февраля 1934 года. В Свердловске состоялось совещание старых большевиков, на котором выступил Юровский с рассказом о событиях в Екатеринбурге в июле 1918 г. Для полноты впечатления от рассказов Юровского приводим фрагменты и из этого документа: «… Примерно того же 10-го, 11-го июля мне Филипп [Голощекин] сказал, что Николая нужно ликвидировать, что к этому надо готовиться…15-го числа утром приехал Филипп [Голощекин] и сказал, что завтра надо дело ликвидировать. Поваренка Седнева (мальчик лет 13) убрать и отправить его на бывшую родину или вообще в центр РСФСР. Также было сказано, что Николая мы казним и официально объявим, а что касается семьи, тут, может быть, будет объявлена, но как, когда и каким порядком, об этом пока никто не знает. Значит, все требовало сугубой осторожности, возможно меньше людей, причем абсолютно надежных. 15-го же я приступил к подготовке, т. к. надо было это сделать все быстро. Я решил взять столько же людей, сколько было расстреливаемых, всех их собрал, сказав в чем дело, что надо всем к этому подготовиться, что как только получим окончательные указания, нужно будет умело все провести…16-го утром я отправил под предлогом свидания с приехавшим в Свердловск дядей мальчика-поваренка Седнева. Это вызвало беспокойство арестованных. Неизменный посредник Боткин, а потом и кто-то из дочерей справлялись, куда и зачем, надолго увели Седнева. Алексей-де за ним скучает. Получив объяснение, они уходили как бы успокоенные. Приготовил 12 наганов, распределил кто кого будет расстреливать. Тов. Филипп [Голощекин] предупредил меня, что в 12-ть часов ночи приедет грузовик, приехавшие скажут пароль, их пропустить и им сдать трупы, которые ими будут увезены, чтоб похоронить. Часов в 11-ть вечера 16-го я собрал снова людей, раздал наганы и объяснил, что скоро мы должны приступить к ликвидации арестованных. Павла Медведева предупредил о тщательной проверки караула снаружи и внутри, о том,

чтобы он и разводящий все время наблюдали сами в районе дома и дома, где помещалась наружная охрана, и чтобы держали связь со мной. И, что уже только в последний момент, когда все уже будет готово к расстрелу, предупредить как часовых, так и остальную часть команды, что, если из дома будут слышны выстрелы, чтобы не беспокоились и не выходили из помещения и, что уж если что особенно будет беспокоить, то дать знать мне через установленную связь. Только в половине второго явился грузовик, время лишнего ожидания не могло уже не содействовать некоторой тревожности, ожидание вообще, а главное, ночи-то короткие. Только по прибытии или после телефонных звонков, что выехали, я пошел будить арестованных. Боткин спал в ближайшей от входа комнате, он вышел, спросил, в чем дело, я ему сказал, что нужно сейчас же разбудить всех, т. к. в городе тревожно и им оставаться здесь вверху опасно, и что я их переведу в другое место.

Сборы заняли много времени, примерно минут 40. Когда семья оделась, я повел их в заранее намеченную комнату, внизу дома. Этот план мы, очевидно, придумали с т. Никулиным (тут надо сказать, что не подумали своевременно о том, уто окна шум пропустят, и второе — что стенка, у которой будут поставлены расстреливаемые, — каменная и, наконец, третье — чего нельзя было предусмотреть, это то, что стрельба примет беспорядочный характер. Этого последнего не должно было быть потому, что каждый будет расстреливать одного человека и, что все, следовательно, будет в порядке. Причины последнего, т. е. безалаберной стрельбы, выяснились позже. Хотя я их предупредил через Боткина, что им с собой брать ничего не надо, они, однако, набрали какую-то разную мелочь, подушки, сумочки и т. д. и, кажется, маленькую собачку. Спустившись в комнату (тут при входе в комнату справа очень широкое, чуть не во всю стену окно), я им предложил встать по стенке. Очевидно, они еще в этот момент ничего себе не представляли, что их ожидает.

Александра Федоровна сказала: «Здесь даже стульев нет». Алексея нес на руках Николай. Он с ним так и стоял в комнате. Тогда я велел принести пару стульев, на одном из которых по правой стороне от входа, к окну, почти в угол села Александра Федоровна. Рядом с ней, по направлению к левой стороне от входа, встали дочери и Демидова. Тут посадили рядом на кресле Алексея, за ним шли доктор Боткин, повар и другие, а Николай остался стоять против Алексея. Одновременно я распорядился, чтобы спустились люди, и велел, чтобы все были готовы и чтобы каждый, когда будет подана команда, был на своем месте. Николай, посадив Алексея, встал так, что собой его загородил. Сидел Алексей в левом от входа углу комнаты, и я тут же, насколько помню, сказал Николаю примерно следующее, что его царственные родственники и близкие как в стране, так и за границей, пытались его освободить, а что Совет рабочих депутатов постановил их расстрелять. Он спросил: «Что?» и повернулся лицом к Алексею, я в это время в него выстрелил и убил наповал.

Он так и не успел повернуться лицом к нам, чтобы получить ответ. Тут вместо порядка началась беспорядочная стрельба. Комната, хотя и маленькая, все, однако, могли бы войти в комнату и провести расстрел в порядке. Но многие, очевидно, стреляли через порог, т. к. стенка каменная, то пули стали летать рикошетом, причем пальба усилилась, когда поднялся крик расстреливаемых.

Мне с большим трудом удалось стрельбу приостановить. Пуля кого-то из стрелявших сзади прожужжала мимо моей головы, а одному, не помню не то руку, ладонь, не то палец задела и прострелила. Когда стрельбу приостановили, то оказалось, что дочери, Александра Федоровна и, кажется фрейлина Демидова, а также Алексей были живы. Я подумал, что они попадали со страху или, может быть, намеренно, и потому еще живы. Тогда приступили достреливать (чтобы было поменьше крови, я заранее предложил стрелять в область сердца). Алексей так и остался сидеть окаменевши, я его пристрелил. А [в] дочерей стреляли, но ничего не выходило, тогда Ермаков пустил в ход штык, и это не помогло, тогда их пристрелили, стреляя в голову. Причину того, что расстрел дочерей и Александры Федоровны был затруднен, я выяснил только в лесу.

Покончив с расстрелом, нужно было переносить трупы, а путь сравнительно длинный, как переносить? Тут кто-то догадался о носилках (вовремя не догадались), взяли из саней оглобли и натянули, кажется, простыню. Проверив, все ли мертвы, приступили к переноске. Тут обнаружилось, что будут везде следы крови. Я тут же велел взять имевшееся солдатское сукно, положили кусок в носилки, а затем выстелили сукном грузовик. Принимать трупы я поручил Михаилу Медведеву, это бывший чекист и в настоящее время работник ГПУ. Это он вместе с Ермаковым Петром Захаровичем должен был принять и увезти трупы. Когда унесли первые трупы, то мне, точно не помню кто, сказал, что кто-то присвоил себе какие-то ценности. Тогда я понял, что, очевидно, в вещах, ими принесенных, имелись ценности. После некоторого запирательства двое, взявших их ценности, вернули. Пригрозив расстрелом тем, кто будет мародерствовать, этих двоих отстранил, и сопровождать переноску трупов поручил, насколько помню, тов. Никулину, предупредив о наличии у расстрелянных ценностей. Собрав предварительно все, что оказалось в тех или иных вещах, а также и сами вещи, отправил в комендатуру. Тов. Филипп [Голощекин], очевидно, щадя меня (так как я здоровьем не отличался), предупредил меня, чтоб не ездил на «похороны», но меня очень беспокоило, как хорошо будут скрыты трупы. Поэтому я решил поехать сам, и, оказалось, хорошо сделал, иначе все трупы были бы непременно в руках белых. Легко понять, какую спекуляцию они развели бы вокруг этого дела.

Распорядившись все замыть и зачистить, мы примерно около 3-х часов, или даже несколько позже, отправились. Я захватил с собой несколько человек из внутренней охраны». Самое короткое описание событий произошедших в Екатеринбурге в июле 1918 г. в доме Ипатьева содержится в книге Я.Резника «Чекист» (Средне-Уральское книжное издательство, Свердловск, 1972 г.): «Учитывая, что фронт белогвардейцев и белочехов-мятежников подошел непосредственно к Екатеринбургу и уцелевшие в городе заговорщики стремятся во что бы то ни стало вырвать из рук Советов коронованного палача, исполком Уральского областного Совета решил — Николая Романова, повинного перед народом в бесчисленных кровавых преступлениях, расстрелять. В ночь с 16 на 17 июля тысяча девятьсот восемнадцатого года Яков Юровский, Григорий Никулин, Павел Медведев, Петр Ермаков привели приговор в исполнение».