Подлодка [Лодка]
Шрифт:
Лодка уже начинает крениться. И тут промеж нас тяжелым мешком сваливается командир. Стеная от боли, он может вымолвить лишь:
— Попадание, прямо рядом с боевой рубкой!
В луче фонарика я вижу, как он выгибается назад, прижав руки к почкам.
— Орудия нет! — Меня едва не снесло!
В темноте той половины центрального поста, что ближе к корме, кто-то пронзительно, по-женски, визжит.
— Это был самолет — целенаправленная атака, — выдыхает командир.
Я чувствую, как лодка стремительно погружается. Самолет? Штурмовик? Посреди ночи? Не артиллерийский снаряд, а самолет — невероятно!
Зажигается аварийное освещение.
— Продуть цистерны! — орет командир. — Продуть все до единой!
И затем добавляет резким, словно удар бича, голосом:
— Немедленное всплытие! Приготовить спасательное снаряжение!
У меня перехватывает дыхание. В полутемном проеме кормового люка виднеются два или три перепуганных лица. Все замирают на месте.
Командир стонет, тяжело дыша.
В тот же час появилась рука, и написала на стене царского дворца… [100] Самолет — не может этого быть!
100
Реминесценция из Ветхого завета.
Нос лодки наклонился? Слишком наклонился? Орудия нет! Куда могло подеваться орудие?
— Попадание рядом с рубкой, — как заклинание, повторяет Старик, а затем громче. — Какие повреждения? Боже всемогущий! Когда мне, наконец, доложат о повреждениях?
В ответ с кормы раздается хор голосов:
— Течь в дизельном отделении! — Течь в электромоторном отделении! …
Жуткое слово «течь», наполовину заглушаемое свистом сжатого воздуха, устремившегося в цистерны, не то четыре, не то пять раз прорывается сквозь гвалт криков.
Наконец стрелка глубиномера останавливается, сильно дрожит в напряжении и затем медленно начинает двигаться вспять. Мы поднимаемся.
Теперь командир стоит под боевой рубкой:
— Давайте, шеф! Немедленно всплываем! Без перископного обзора! Я поднимусь на мостик один. Держите все наготове!
Меня до костей пробирает ледяной ужас. При мне нет моего аварийного комплекта. Я, пошатываясь, добираюсь до люка, ведущего на корму, протискиваюсь меж двух людей, которые и не думают посторониться, затем мои руки дотягиваются до изножья койки и хватают снаряжение.
Сжатый воздух продолжает шипеть, и на посту управления царит дикое смятение. Чтобы не оказаться на чужом пути, я скрючиваюсь рядом с носовым люком.
— Лодка выходит на поверхность — люк боевой рубки чист! — докладывает шеф, запрокинув голову, как если бы он был на обычных учениях. Старик уже внутри рубки. Он откидывает люк и начинает командовать:
— Оба дизеля — самый полный вперед! Руль — право на борт! Курс — сто восемьдесят градусов!
Его хриплый голос звучит резко.
Прыгнуть за борт и плыть? Я пристегиваю баллон со сжатым воздухом, торопливо вожусь с застежками своего спасательного жилета. Как грохочут дизели! Сколько так может продолжаться? Я вполголоса считаю секунды посреди шума голосов, доносящихся из кормового люка.
Что Старик задумал? Сто восемьдесят градусов — на зюйд [101] ! Мы несемся прямиком на африканский берег.
Кто-то орет:
— Левый дизель отказал!
Неужели весь этот бешеный моторный рев — всего лишь один дизель?
Внезапная вспышка в кругу люка боевой рубки заставляет меня задрать голову вверх. Лицо шефа вблизи меня озаряется ослепительной вспышкой магния.
— Осветительные снаряды! — отрывисто произносит он. Его голос напоминает лай.
101
Юг.
Грохот дизеля сводит меня с ума. Мне хочется зажать уши, чтобы заглушить дробь детонаций в его цилиндрах. Нет, лучше успокоиться, открыть рот, как меня научили в артиллерии, ведь в любой миг может последовать другой выстрел.
Слышу свой собственный счет. Пока я бормочу числа, на корме снова раздается панический вопль:
— Вода быстро прибывает в трюме электромоторного отделения…
Я никогда не плавал раньше в спасательном снаряжении. Даже на учениях. Как близко от нас находятся их патрульные суда? Слишком темно — никто не заметит нас в воде. А что касается течения — оно сильное, Старик сам так сказал. Оно разнесет нас в разные стороны. Если нам придется плыть, значит, поплывем. У поверхности течение выходит из Средиземноморья, это значит — прямиком в Атлантику. А там нас и подавно никто не отыщет. Чушь. Я перепутал: оно втащит нас в Средиземное море. Поверхностное течение… глубинное. Лучше считай — продолжай считать! Чайки. Их крючковатые клювы. Студенистая плоть. Добела обклеванные черепа, покрытые слизью…
Сбиваясь со счета, я добираюсь до трехсот восьмидесяти, когда командир снова кричит:
— ТРЕВОГА!
Он спускается вниз по лестнице, левая нога, правая нога, совершенно спокойно, все как всегда — все, кроме его голоса:
— Эти ублюдки пускают осветительные ракеты — словно их прохватил понос из этих поганых ракет!
Он овладевает своим голосом:
— Там наверху светло, как днем!
Что теперь? Разве мы не собираемся прыгать за борт после всего этого? Что он задумал? Похоже, рапорты с кормы вовсе не беспокоят его.
Носовой крен лодки распластывает меня по передней переборке поста управления. Ладонями рук я осязаю у себя за спиной холодную влажную лакировку. Я ошибаюсь, или мы погружаемся быстрее обычного? Камнем идем на дно!
Воцаряется адская неразбериха. На центральный пост вваливаются люди, скользят, падают во весь рост. Один из них в падении ударяет меня головой в живот. Я поднимаю его на ноги. Не могу узнать, кто это был. Или в этой круговерти я не расслышал команды «Все на нос!»?
Стрелка! Она продолжает поворачиваться… но ведь лодка была удифферентована для тридцати метров. Тридцать метров: она уже давно должна была бы замедлить свое движение. Я концентрирую свое внимание на стрелке — но она исчезает в сизом дыму. Клубы дыма с кормы пробиваются на пост управления.
Шеф крутит головой во все стороны. На какую-то долю секунды я вижу на его лице настоящий ужас.
Стрелка… она движется слишком быстро.
Шеф отдает команду для рулей глубины. Старый трюк — динамически удержать лодку. Увеличить давление на плоскости глубинных рулей посредством электромоторов. Но разве они работают на полных оборотах? Я не слышу привычного гудения. Работают ли они вообще?
Толкающийся и скользящий кошмар вытесняет собой все остальное. И рыдания — кто бы это мог быть? В этом жалком полусвете никто не узнаваем.