Подлодка [Лодка]
Шрифт:
Симона гладит ладонями новый свитер. Прижавшись ко мне, она кажется такой маленькой, ниже моего подбородка. Да к тому же на мне обуты огромные морские сапоги.
— Почему у тебя такие большие сапоги?
— У них пробковая подошва, они теплые и, кроме того… — я заколебался на мгновение, но ее смех и удивление придали мне уверенности, и я договариваю, — Кроме того, они должны быть достаточно большими, чтобы от них можно было легко избавиться в воде.
Я быстро сжимаю ее голову, мои пальцы пробегают по ее волосам.
— Ну же, не устраивай сцен!
— Твоя сумка? Где твоя сумка? Ты видел все вещи, что я тебе собрала? Сверток не разворачивай, пока не выйдешь в море, ya [98] ? Обещаешь?
— Обещаю!
— И ты будешь носить этот свитер, да?
— Всякий раз, когда будем на открытом воздухе. А когда буду ложиться спать, я подниму воротник и представлю, что я дома!
Хорошо, что мы говорим о таких простых, бытовых вещах.
— Тебе нужны полотенца?
— Нет, они есть на борту. И выгрузи половину всего этого мыла. У них на борту есть мыло для соленой воды.
98
Да (нем. ).
Я гляжу на часы. Машина ждет снаружи уже пять минут. Нам надо еще забрать шефа. Если бы только все это кончилось!.. Все проходит так быстро. Садовая калитка по пояс, смолистый запах сосен. Еще раз обернуться. Захлопнуть за собой калитку — fini. [99]
Быстро опускается ночь. Последний небесный свет, мерцая, растворяется в нашем кильватере.
— Ну, Крихбаум, что думаете обо всем этом? — командир задает вопрос штурману.
— Отлично! — без колебаний отзывается тот. Но не кажется ли его голос не вполне искренним?
99
Конец (лат. ).
Проходят еще полчаса — и командир отправляет меня и еще трех наблюдателей вниз. Он хочет, чтобы на мостике не было никого, кроме штурмана. Это должно означать, что мы уже вплотную подошли к тому месту, где, по его предположениям, начинается их линия обороны.
Я слышу, как к передаточному механизму подсоединяют электромоторы. Перестук дизелей замер: теперь мы идем на поверхности на электрической тяге, чего мы никогда не делали прежде.
— Корабельное время? — спрашивает командир сверху.
— Двадцать часов тридцать минут, — отвечает рулевой.
Я остаюсь на центральном посту. Истекают еще полчаса. Моторы работают так тихо, что, стоя под боевой рубкой, я могу слышать все, что говорит командир.
— Боже правый — Томми стянули сюда половину своего флота! Не могли же они все завалиться в танжерские казино! Посмотрите туда, на тот корабль, Крихбаум. Будем надеяться, что мы ни в кого не врежемся.
Рядом со мной возникает шеф, тоже смотрящий вверх.
— Чертовски трудно! — говорит он.
Имея перед собой лишь их ходовые огни, Старик должен определить курс и скорость вражеских кораблей, поворачиваться к их патрульным судам, одному за другим, узким силуэтом, и постараться протиснуться между ними, не потревожив никого. Ужасно трудно сразу понять, какой огонек принадлежит какому судну, остановилось ли оно или, наоборот, уходит от нас на сто десять градусов — или, напротив, приближается на семидесяти градусах.
Рулевой тоже не может расслабиться ни на мгновение. Он тихо повторяет полученные команды. А вот голос Старика звучит спокойно. Узнаю его: он снова в своей стихии.
— Какие замечательные люди: зажгли свои ходовые огни как следует — очень мило с их стороны! Крихбаум, а куда направляется наше суденышко? Сближается?
Такое впечатление, что лодка ходит кругами. Мне следует внимательнее прислушаться к командам, отдаваемым рулевому.
— Черт! Это вот прошло слишком близко!
Командир молчит какое-то время. Нелегкая работа. Я чувствую пульс, бьющийся вверху моего горла.
— Все правильно, мой мальчик, продолжай идти этим же курсом! — наконец слышу я. — Да их тут целая банда! Надо отдать им должное, они стараются изо всех сил! Оопс, а это что движется там? Девяносто градусов лево руля.
Много бы я дал, чтобы оказаться сейчас на мостике.
— Штурман, следите за этим судном, идущим нам наперерез — да, именно это! — сообщите, если оно сменит курс!
Внезапно он приказывает стоп обе машины. Я напрягаю слух. Шеф фыркает. Что будет дальше?
Кажется, что волны слишком громко бьются о цистерны плавучести. Похоже на хлопанье мокрого белья. Лодка покачивается взад-вперед. Мой вопрошающий взгляд, обращенный к шефу, остается без ответа. Все освещение на центральном посту сейчас прикрыто, и я различаю его лицо всего лишь бледным пятном.
Я слышу, как он два раза возбужденно переминается с ноги на ногу.
Тшшум — тшшум: волны плещутся о борт корабля.
И вот приходит облегчение: Старик наконец запускает левый мотор. В течение десяти минут мы едва продвигаемся вперед; словно крадемся на цыпочках.
— Едва не поцеловались вот с этой! — доносится сверху. Шеф, затаивший дыхание, делает глубокий выдох.
Старик велит запустить и правый мотор. Мы уже проскользнули сквозь плотную внешнюю защиту? А что, если Томми создали несколько защитных систем, а не только одну?
— Навряд ли они поставили боновые заграждения, — говорит Старик. — Слишком сильное течение.
Где мы находимся? Взглянуть на карту? Нет, не сейчас. Еще не время.
— Ну как, Крихбаум, возбуждающе, не правда ли?
Старик громко разговаривает там, наверху, безо всякого опасения.
— Мы неплохо движемся! Интересно, что делают те, кто должны нас перехватывать?
К сожалению, я едва могу расслышать голос штурмана. От напряжения у него, должно быть, сперло дыхание; он отвечает шепотом.