Подлянка
Шрифт:
Сан Антонио
Подлянка
Глава 1
Голос был тонким, дрожащим и чуточку хныкающим. Поначалу я решил, что это Пино.
– Алло! Я бы хотел поговорить с комиссаром Сан-Антонио.
– Я слушаю.
– Скажите, господин комиссар, вы ведь учились в лицее Сен-Жермен-ан-Ле, не так ли?
Этот намек на мое блестящее школьное прошлое заставил меня навострить уши.
– Да, а что?
– Это Мопюи, вы меня
– Не может быть! Как вы, господин учитель?
– Уже лучше, – ответил он, из чего я без особого труда сделал вывод, что он только что болел.
– Чем обязан радости слышать вас? Он прочистил горло. Это у него как тик. Через каждые пять-шесть слов он издавал горлом смешное кваканье.
– Скажите, мой юный друг...
Мой юный друг! Как когда-то в школе. От этого я ощутил прилив сладковатой грусти.
– Скажите, мой юный друг, может ли такой знаменитый и занятой полицейский, каковым являетесь вы, уделить несколько минут полуразвалившемуся старику?
Я рассмеялся.
– Что за вопрос! Встретимся когда захочете!
– Когда захотите, – поправил он. – У вас всегда был хороший стиль, Антуан, но выражались вы безграмотно! – Потом, вернувшись к моему предложению, добавил: – Чем раньше, тем лучше.
– Хотите, чтобы я приехал к вам?
– Я не решался вас об этом попросить. Я только что вышел из больницы, и у меня совершенно ватные ноги.
– О'кей, я выезжаю. Дайте мне ваш адрес.
Морпьон жил на улице Помп.
– Седьмой слева! – сообщает мне консьержка – импозантная свежевыбритая дама.
Я вхожу в кабину лифта и по дороге наверх собираю свои воспоминания на пресс-конференцию.
Морпьон был моим учителем французского в старших классах.
Не знаю, почему родилось это непочтительное прозвище 1 , но пошло оно от старших, и готов поспорить, что, если он до сих пор преподает, его продолжают звать Морпьоном. История хранит не только письменные источники!
Когда я выхожу из лифта, открывается дверь квартиры и в образовавшейся щели я вижу моего старого Морпьона. Пятнадцать лет, прошедшие с окончания мною лицея, были для него не подарком. Увидев его, я понимаю, как ошибочны представления детей о возрасте взрослых. В те времена я считал Морпьона глубоким стариком. Но стариком он стал только теперь.
1
«Морпьон» (франц.) – разговорное название лобковой вши. Здесь и далее примечания переводчика
Его маленькая голова сильно облысела, венчик светлых волос поседел, веки стали тяжелыми. Очки в золотой оправе он сменил на более мощные, в черепаховой. Его лицо сжалось с кулачок, и сам он меньше письма, уведомляющего о бракосочетании.
Единственное,
– Да, мой юный друг, – говорит он своим тоненьким блеющим голоском, – вы изменились после лицея.
Я пожимаю его горячую руку, и он приглашает меня в свое жилище.
Квартира не поддается описанию. Надо быть старым учителем, чтобы жить в ней. Книги заполонили всю мебель, лежат на полу, высятся стопками в коридоре. Это что-то вроде чудовищной всепожирающей проказы. Старые наволочки, грязное белье и немытая посуда громоздятся в самых неожиданных местах.
Но хуже беспорядка запах. Увидев полдюжины кошек, я понимаю его природу...
– У меня неприбрано, – предупреждает Морпьон, – извините. Но я только сегодня утром выписался из больницы.
– А что у вас было?
– Растянутый гломурит наклоненной мембраны, – объясняет он.
– Было больно?
– Сначала этого даже на замечаешь, но постепенно симптомы проявляются. Болезнь быстро прогрессирует. Если бы профессор Бандему не прооперировал меня, было бы уже поздно.
Рассказывая мне о своей болезни, он сбрасывает с кресла книги, кошек и их экскременты.
– Садитесь, мой юный друг! Хотите чего-нибудь выпить?
– С удовольствием, – отвечаю я. Мне становится смешно.
– Кто бы мог подумать, что однажды вы будете угощать меня выпивкой, – говорю.
– А я, – отвечает Морпьон, улыбаясь, – не мог себе представить, что самый рассеянный мой ученик станет асом полиции. Как вы открыли в себе это призвание?
– На переменах мы играли в сыщика и вора. Я всегда был вором, поэтому мне захотелось сменить амплуа. Он улыбается.
– И это работа? – удивляется он.
– Не совсем, скорее веселое времяпрепровождение, в котором рискуешь своей шкурой...
Морпьон вынимает два стакана с грязными краями.
– Жизнь, мой юный друг, – говорит он, – это такая мелочь. Она возможна только на этой планете, между минус двадцатью и плюс сорока градусами. Солнце, дающее ее нам, выделяет температуру более чем пять миллионов градусов. Вы представляете себе нашу беззащитность? Достаточно светилу немного сдвинуться в ту или другую сторону, и наша планета превратится в лед или пепел.
Он берет бутылку из корзинки, в которой лежит масса странных вещей, и наполняет два стакана.
Я хочу вытереть край моего, прежде чем-выпить, но Морпьон не дает мне времени.
– За ваше здоровье, мой юный друг.
Мы чокаемся. Я делаю глоток и едва одерживаю гримасу.
– Неплохо, правда? – спрашивает Морпьон.
– Великолепно, – соглашаюсь я. – Что это такое? Он поворачивает флакон этикеткой ко мне, и тогда я вижу, что это кровоочищающее лекарство. Я любезно обращаю на это внимание моего старого учителя, но тот только пожимает плечами.