Подмена
Шрифт:
— Ты уже позавтракал? — спросила она, взглянув на меня через плечо. — Я как раз жарю картошку, хочешь?
Я покачал головой, мама вздохнула.
— Съешь хоть что-нибудь.
Когда я стал есть сухие хлопья прямо из коробки, мама закатила глаза, но ничего не сказала.
Снаружи было пасмурно и дождливо, но в моем нынешнем состоянии даже такой чахлый свет казался невыносимо ярким, бьющим в глаза, как световая бомба. Осенние листья дрожали и трепетали, мокро поблескивая в тихом моросящем дожде.
Я
— Где Эмма? — спросил я, заглядывая внутрь коробки. Там было темно.
— Она говорила что-то о лабораторной. И убежала в кампус для встречи со своей подружкой. Кажется, с Джаннет, если я ничего не путаю.
— Джанис.
— Возможно. — Мама обернулась и посмотрела на меня. — Ты, часом, не приболел? Что-то ты сегодня очень бледный.
Я кивнул и закрыл клапаны картонной коробки.
Стоило мне закрыть глаза, как в ушах зазвучал мрачный голос гитариста: «Ты умираешь. Ты умираешь».
— Мам, — вдруг выпалил я, поддавшись усталости и безрассудству. — Ты когда-нибудь думала, что происходит с детьми, которых забирают?
Мам перестала помешивать картошку на плите.
— Что ты имеешь в виду?
— Детей. То есть, раз их подменяют… на таких, как я, значит, должна быть причина, правильно? Ведь не может быть, чтобы на этом все заканчивалось? С детьми ведь что-то происходит…
— Ничего хорошего с ними не происходит.
Ответ прозвучал очень тихо, но настолько отчетливо, что с минуту я не мог найти в себе силы задать следующий вопрос.
— Ты говоришь так, потому что знаешь, что такой, как я, мог явиться только из какого-то ужасного места?
— Нет. Я говорю так потому, что это было со мной.
Я выпрямился на стуле, вдруг почувствовав себя полным идиотом.
— Было с тобой… что?
У мамы были невероятные глаза, слишком большие, слишком ясные. Обманчиво казалось, что человека с такими глазами не может быть никаких секретов.
Прежде чем ответить на мой вопрос мама отвернулась, и я понял, что она говорит правду.
— Они меня забрали, и все. Ничего захватывающего, ничего волнующего. Просто так было. И все.
— Но ведь сейчас ты здесь — в Джентри, живешь обычной жизнью… То есть, куда они тебя забрали?
— Думаю, это совершенно неподходящая тема для обсуждения, — резко ответила мама. — Я бы хотела, чтобы ты не говорил о таких мерзостях за столом, а лучше вообще никогда о них не упоминал!
Она вытащила луковицу и принялась шинковать ее на кубики, негромко мурлыча себе под нос.
Я зажмурился. Информация оказалась неудобоваримой и неподъемной. Я просто не знал, что
На кухню вошел отец, как всегда, не обратив ни малейшего внимания на повисшее между нами неловкое молчание. Он бодро хлопнул меня по плечу, я постарался не поморщиться.
— Ну-с, Малькольм, какие великие планы на сегодня?
— Ему нездоровится, — ответила мама, не поворачиваясь. Согнувшись над луком, она мелко крошила его. Потом еще мельче. В пыль.
Отец наклонился и заглянул мне в лицо.
— Правда?
Я молча кивнул. Да, мне нездоровилось, и примерно минуты две назад стало хуже.
Мама снова замурлыкала, на этот раз громче и быстрее. Она кромсала лук, стоя к нам спиной, сверкнул нож — она охнула. В кухню ворвался запах крови, а мама бросилась к раковине и подставила палец под струю воды.
Я зажал рот и нос обеими руками, кухня заколыхалась перед глазами, как волна.
Не говоря ни слова, отец шагнул к шкафчику над холодильником и вытащил из него пачку пластырей.
Они стояли лицом к лицу, мама протянула отцу руку. Он вытер ее мокрую кожу бумажным полотенцем, налепил пластырь.
Мама постоянно резала пальцы, набивала синяки на ногах и руках. Я никогда не слышал, чтобы подобное случалось с ней в операционной, но дома она то и дело налетала на предметы, словно забывая, что у них, как и у нее, есть свое место в пространстве.
Наложив пластырь, отец отступил от мамы и отпустил ее руку. Картошка на плите начала пригорать, запахло горелым.
— Спасибо, — сказала мама.
Отец поцеловал ее в лоб и вышел из кухни.
Мама постояла у раковины, глядя в окно. Потом встрепенулась, протянула руку и выключила конфорку.
Я провел рукой по лицу и выдохнул. Запах крови лениво плыл в воздухе, расползаясь по кухне. Тупая пульсирующая боль поселилась у меня за левым глазом.
— Я, наверное, пойду, прилягу.
У себя в комнате я стянул футболку, задернул шторы. Потом лег лицом к стене и натянул на голову одеяло.
Проснулся я от какого-то странного ощущения. На тумбочке жужжал телефон. Я перекатился набок. В полумраке угадывались очертания гитары, усилителя и мебели. Хотелось снова провалиться в сон. Но телефон продолжал жужжать.
Я протянул руку и нажал кнопку.
— Да?
— Ого, не слишком-то бодро!
Это был Росуэлл.
— Прости. Я спал.
— Слушай, сегодня вечеринка у Стефани и еще, кажется, у Мэйсона. Заехать за тобой?
Я перекатился на спину, крепко зажмурил глаза.
— Да не стоит, наверное.
Росуэлл вздохнул.
— Да брось, потом локти будешь кусать. Подберем близнецов, потусуемся. Между прочим, что-то мне подсказывает, что Элис с нетерпением ждет твоего прибытия.