Подмена
Шрифт:
— Лежи, мама, лежи, — попросил Антон Сергеевич, — тебе нельзя подниматься с постели.
Он по-прежнему называл ее мамой, хотя настоящий ее сын стоял за ним с цветами и не решался войти.
— Сынок, Антошка… — позвала Мария Ивановна.
Мужчина с букетом шагнул вперед, протянул ей цветы и сказал, явно немного волнуясь:
— Здравствуйте, мама…
От него пахнуло свежим одеколоном. Сердце Марии Ивановны едва не выскочило из груди от счастья. Конечно, она представляла себе своего родного сына немножко другим, он снился ей теперь каждую ночь. Мария Ивановна вглядывалась в его лицо, искала в нем сходство с собой или со своим покойным мужем, но не находила. Потом ей показалось, что как будто нос у него от отца, хотя и самого-то своего мужа тетя Маша помнила смутно. Глаза ей показались знакомыми, как будто ее. Такие же серые, глубокие. Она не могла наглядеться — вот он ее родной сын, с которым она разлучилась много лет назад в роддоме — стоит перед ней с цветами взрослый, самостоятельный…
— Ну, пожалуй, я вас оставлю, — сказал Антон Сергеевич, — подожду на улице в машине, — и вышел из палаты.
Она даже не заметила как он вышел, ведь пропавший сын Марии Ивановны вернулся к ней опять через много лет и был рядом так, что до него можно было дотронуться рукой. Он присел на табуретке возле ее кровати. Глаза безнадежно больной старой женщины наполнились слезами.
— Сынок, ты меня прости, — прошептала Мария Ивановна.
— Ну, что вы, мама, какие счеты, — спокойно и ласково сказал ее сын, зажав сухую и морщинистую руку между своими ладонями, — вы же меня в золотую купель положили. Я всю жизнь, как сыр в масле катался. Спасибо вам.
— Ты правда на меня не сердишься?
— Я вам благодарен, мама, — ответил он, — хотя мне вас не хватало всегда. Сердце ведь не обманешь, я же все эти годы тяготился разлукой.
Мария Ивановна обратила внимание на то какими вычурными словами разговаривает ее родной сын — «золотая купель», «тяготился разлукой», как по писаному. Сразу видно, что у человека высшее образование.
— Антоша, а ты где работаешь? — спросила она.
— У меня свой бизнес, — ответил он, — я директор предприятия. Производим там всякую продукцию разную…
— А семья, детишки у тебя есть?
— Семьи так и не завел, мама, — ответил Антоша, вздохнув, — все работа, работа. Много времени отнимает работа.
— Жаль, что не завел, — вздохнула мама, — я так хотела внуков своих родных увидеть. Но ничего, хорошо, что ты нашелся, что пришел ко мне. Ты моя гордость, я одного тебя любила и помнила всегда. Тебя одного любила и хотела разыскать.
— Полноте, мама, — опять выразился по старорежимному сын, — мы ведь теперь снова с вами вместе. Давайте я цветочки уберу в вазу, а то, не дай бог, заколетесь.
«Заботливый, — подумала мама, — вот что значит родной сын».
— Ты так на папку своего похож, — в радостной эйфории прошептала мать, — а глаза мои.
— Да-да, — согласно закивал он, — а то я всегда думаю — что это я на папку своего Сливянского совсем не похож и чьи у меня такие глаза?
— Мои, — радостно произнесла мать.
— Ваши, — согласился сын.
— А образование у тебя какое, ты институт-то закончил или как? — решила уточнить догадку Мария Ивановна.
— Конечно закончил, уже давно закончил, театральный… то есть индустриальный, оговорился, ха-ха, — ответил он.
— Молодец, сынок, — сказала она.
— Спасибо…
— Как ты жил у Сливянских? — спросила старушка. — Не обижали они тебя?
— Нормально жил, — ответил сын, — не обижали…
— А как они сами?
— Померли все, — ответил он, пытаясь просунуть толстые ветви роз в узкое горло графина.
— Как померли? — удивилась тетя Маша. — Отчего?
— Попали в аварию, — ответил сын, завершив установку цветов, — и насмерть разбились.
— Как жаль, как жаль, — покачала головой Мария Ивановна.
— Да что говорить, я сам так плакал, так плакал, очень жаль было, — покачал головой сын и приложил платочек к глазам.
— Трудная судьба тебе досталась сынок, — посочувствовала ему мать.
— Да, — согласился он, — нелегкая.
— Теперь ты часто будешь ко мне приезжать?
— Часто не могу, дела бизнеса не пускают. Я ведь директор предприятия!
— Мне жить осталось, Антоша, всего ничего, приезжай ко мне, — жалобно попросила мать, — приезжай! Ты для меня единственная радость. Приезжай каждый день, я прошу!
— Я… это… — растерялся сын, отчего-то часто поглядывая на дверь. — Я как смогу приехать, так сразу же приеду. Обещаю. А сейчас мне пора, да и врачи сказали, что недолго можно. Ведь у вас положение такое — нельзя лишних разговоров.
И в ту же минуту вошел ее лечащий врач и сказал сурово:
— Антон Сергеевич, все свидание окончено, Марии Ивановне нельзя волноваться.
— Ну еще чуть-чуть, доктор, — взмолилась старушка.
— Нет, нет, — сурово покачал головой лечащий врач.
— Дай хоть я тебя поцелую, сынок, — попросила Мария Ивановна и протянула к нему худые руки.
Сынка, похоже, предложение это не слишком обрадовало. Не без отвращения он наклонился над больной старушкой, которая крепко для своего теперешнего положения обхватила его и стала целовать сухими губами его лицо. Сын зажмурился и пытался улыбаться. Прощание произошло коротко, сынок пулей вылетел в коридор, а Мария Ивановна приподнялась на локте и долго еще махала ему рукой.
Антон Сергеевич ждал его в машине. Родной сын Марии Ивановны открыл дверцу и, плюхнувшись на заднее сидение, спросил:
— Реквизит и костюмы сдавать или как?
— Оставь себе, — ответил Антон Сергеевич, — еще пригодятся.
— Ну как я сыграл свою роль?
— Не злоупотребляй высокопарными словами, ты же не Шекспира играешь, — хмуро посоветовал Антон, — в целом нормально. Она поверила и это то, что было нужно.
— Она меня стала целовать, а об этом договора не было, придется доплатить полтинник. Я же не геронтофил.