Подменный князь
Шрифт:
Когда я принялся иссекать часть толстого кишечника, Любава, наблюдавшая за мной, охнула.
– Ты собираешься резать его ножом? – только спросила она. – Но так не делают.
– Делают, – стиснув зубы, пробормотал я. – Точнее, так делают в моем мире. Ничего особенного, только жаль, что нет никаких инструментов.
Я чуть было не добавил от отчаяния, что, кроме инструментов, у меня нет и никакого соответствующего опыта. Конечно, я когда-то проходил анатомию и даже хирургию, но вы же сами понимаете…
Самое долгое в операции –
– Ты умеешь шить? – не оборачиваясь, спросил я, и Любава тотчас ответила – да, она умеет.
– Вот и прекрасно. Бери нитку с иголкой и сшивай ему живот, – сказал я. – Как начато, так и продолжай. Дело нехитрое. Сможешь?
Сказав это, я передал иглу девушке и, с трудом разминая затекшие ноги, встал. Сполоснул окровавленные руки в бадейке с остатками воды, которой я до этого промывал внутренности своего пациента. Потом прошелся: два шага в одну сторону, два шага в другую. Вяргис с догорающим факелом в руке пристально наблюдал за мной. Подъехал конунг, с интересом взглянул на распростертого мальчика и склонившуюся над ним Любаву. Потом перевел взгляд на меня.
– Ты исцелил его? – кивнул он в сторону Всеслава. – Я этого не вижу. Он лежит без движения, как мертвый.
– Но он не умер, – быстро ответил я. – Ему станет лучше, он очнется, а потом станет выздоравливать. Я не исцеляю, князь, а лечу людей. Это длительный процесс. Мальчику нужно лежать в покое долгое время.
Вольдемар недоверчиво усмехнулся.
– Ты ковырял ножом у него в животе, я сам видел, – сказал он. – Разве этим можно исцелить? Волхвы никогда так не делают.
– И часто они исцеляют? – парировал я наугад и не ошибся. Раздражение против любых врачей и недовольство результатами их труда – явление, видимо, общее для всех эпох.
Вольдемар засмеялся и покачал головой.
– Но у нас нет возможности оставить Всеслава лежать в покое, – сказал он. – Мы выступаем и должны к вечеру погрузиться на струги.
Он помолчал, как бы взвешивая что-то. Потом принял решение.
– Ты можешь идти с нами, – обратился он ко мне. – Будешь сопровождать Всеслава и отвечать за него. Мы все видели твое целительство и обряды, которые ты используешь. Это невиданные в нашей земле обряды: держишь нож в огне, режешь человека этим ножом, а потом будто шьешь что-то. Посмотрим на твое искусство. Если Всеслав умрет, я сварю тебя и накормлю твоим мясом наших собак.
Он перевел взгляд на Любаву, уже переставшую к тому времени зашивать живот мальчику.
– Это – твоя помощница? – поинтересовался он. – Она не из здешних?
Любава открыла рот, чтобы ответить, но я опередил ее, солгав.
– Нет, – сказал я. – Она не из здешних, князь. Она хорошо мне помогает.
– У нее есть целительная сила?
Я кивнул, после чего конунг Вольдемар, казалось, утратил интерес к моей скромной персоне. Он тронул коня и поехал во главу своего войска.
– Кажется, нас приняли на службу, – сказал я, поворачиваясь к девушке. – Если я не ошибаюсь, Вольдемар пригласил нас следовать с его войском.
Любава ничего не ответила мне, лишь тяжело вздохнула, опустив голову. Видимо, этот день дался ей так же тяжело, как и мне.
Только поздним вечером мы дошли до реки. К тому времени я уже еле брел, стараясь лишь сохранять равновесие. Мы с Любавой плелись в хвосте идущего войска, глотая пыль, поднимавшуюся от сотен человеческих ног и десятков лошадиных копыт. Дорога была узкой, петлявшей среди лесов и полей.
Рядом с нами на волокуше тащили раненого мальчика Всеслава, и время от времени я подходил к нему. Рядом шел Вяргис, волоча за собой громадный меч и искоса поглядывая на меня.
Говорить мы не могли – все очень сильно устали. Из прежних слов Любавы и из обрывков доносившихся до меня разговоров воинов между собой я понял, что войско Вольдемара ночью причалило на стругах к берегу реки, по которой оно спускалось на юг, в сторону Киева, и дальше двинулось пешим порядком.
К раннему утру Вольдемар подошел к усадьбе сестры князя Рогвольда Хильдегард, и дождавшись рассвета, с первыми лучами солнца, напал на нее. Усадьба охранялась несколькими десятками дружинников и сторожей, но это была надежная защита от бродячих разбойников, а не от целого войска, внезапно появившегося в этих краях.
Сына Рогвольда – Хельги привязали к дереву в лесу, чтобы он умер мучительной смертью: либо от голода и жажды, либо от когтей и зубов дикого зверя. Как я уже видел, случилось второе. Любаву, бывшую с ним, привязали к дереву тоже, но уже за компанию – против нее люди Вольдемара ничего иметь не могли, а насиловать ее просто не имелось времени и желания – впереди ждала богатая усадьба, где можно было награбить много чего, а женщины там и без Любавы водились в избытке.
Как мне стало понятно, с обитателями усадьбы поступили по всем правилам тогдашней воинской чести: Вольдемар не хотел вести себя как преступник. Например, он приказал своим воинам сидеть смирно и не нападать на усадьбу до рассвета, ждать первого луча солнца. Потому что напасть ночью – это бесчестье для воина.
А когда солнце выглянуло над лесом, усадьбу захватили и разграбили дочиста, после чего дом и остальные постройки подожгли. Затем согнали в кучу всех оставшихся в живых обитателей поместья и отделили девушек и молодых женщин. Всех остальных убили сразу, и тела их не стали сжигать, а так и бросили на земле, чтобы лесные звери имели себе пищу.
Отделенных прежде молодых женщин всем войском насиловали по очереди все утро и первую половину дня, пока готовилась на кострах пища. Затем несчастных, уже полумертвых от насилий, убили тоже.