Подметный манифест
Шрифт:
Счастья от того не прибавилось.
А вот трудов прибавилось. Москва явственно готовилась колобродить. И прорезалась зависть к тому же Суворову: он-то едет на войну, где все понятно, вон там - враг, а вот тут - наш лагерь, а лазутчиков - по закону военного времени… В Москве же иного злейшего врага и не прищучишь толком, потому что граф или князь, - и поди запрети ему нести чушь, сбивать с толку дворовых людей, а они разнесут по всей улице…
Десятские доставляли столько неимоверных сплетен, что при зачитывании вслух уши вяли. Десятка два самых отчаянных крикунов уже спозналось с нижним подвалом Шварца, но это были именно что крикуны - знали только то, о чем галдит вся Москва, не более. А Архаров чуял - есть заговор. И искал следы, ниточки искал, за которые можно потянуть. Следов же все не находилось…
Почудилось однажды: вот оно, есть! К Архарову привели старовера, совсем дремучего деда, о коем донесли - хвалил-де государя Петра Федоровича принародно. И спервоначалу дед толковал складно - да, ждет явления покойного государя, который-де вовсе не покойный, поскольку тот, воссев на троне, тут же запретит брадобритие, употребление табака и заморские крепкие вина. И объявил, когда именно ждет, приведя этим в смятение всех присутствовавших, но далее понес ахинею - что-де велел писать с себя образа, велел-де всем служить по себе панихиды, но при том предсказывал, что придет хвостатая звезда, означающая нашествие тридесяти языков. На всякий случай деда придержали в верхнем подвале, а архаровцы были отправлены разбираться с его соседями в окрестности Ваганьковского кладбища. Вернулись несколько смущенные - выяснилось, что там поселились уже не просто староверы, а скопцы, и они-то втихомолку почитают покойного государя пророком… мирно почитают, без желания браться за оружие, да и куда им…
– Мать честная, Богородица лесная, - только и смог сказать Архаров.
– Их мне тут недоставало…
Тетрадку с пьесой про самозванца Саша тщательно сличил с пьесой в сумароковской книжке и доложил: переписано с ошибками, иные строки пропущены, а в чем смысл возни - неясно. Самозванец в оной пьесе - злодей из злодеев, и вымарывай не вымарывай явные глупости - лучше он от того не сделается. Вся крамола - пока в том, что тетрадка была подобрана на месте драки с негодяями, устроившими покушение на обер-полицмейстера. Но доказать, что именно они обронили, никто бы не мог. А загадочный обездвиженный немец, лишенный речи, все лежал в архаровском особняке и не помирал. Дворня за ним ходила, даже кормить кое-как умудрялись, дед-костоправ, присланный Марфой, как-то шевелил ему шею, но на поправку пока не шло. Матвей мрачно пророчил, что немец так и останется навеки живой колодой с глазами.
Судя по тому, что никто не присылал на Лубянку «явочной» о пропаже родственника, это был человек нездешний - чем и подтверждалась мысль Шварца о голштинцах, застрявших в Санкт-Петербурге, прискакавших в Москву и готовых на пакости.
Архаров и Шварц совместно допросили Кондратия Барыгина, и он показал: Брокдорфа или человека, весьма с ним сходного, видел спозаранку на Знаменке, неподалеку от дома князя Горелова-копыта. Был голштинец одет просто, в коричневый кафтан, поверх него имел епанчу черную, на голове шляпу без плюмажа, под епанчой прятал баул. То ли приехал откуда, то ли уезжал куда - а проследить не было времени, Кондратий спешил на службу. Узнавали на заставах - человека с такой фамилией там не отмечено. Или уехал тайно, или скрывается где-то в Москве, а Москва велика - и давних знакомцев у него тут немало.
– Горелов?
– спросил Архаров.
– Господин князь в своих владениях не появлялся, - отвечал Шварц.
– Точно ли?
Шварц задумался.
– Где-то ж он пребывать изволит, не в лесу же скитается.
– А статочно, в столицу укатил. Там у него родня есть - после такого реприманда, каков был наш налет на Кожевники, наилучшее решение - спрятаться за родней.
– И то верно.
Шварц поглядел н Архарова - но упомиания о другой знатной особе, приближенной к французским шулерам, не дождался.
Тут в кабинет заглянул Захар Иванов и доложил, что у крыльца толчется девчонка, боится войти, а бывши спрошена, сказала, что у нее письмо к господину обер-полицмейстеру, отдавать же кому иному не захотела.
Архаров чувствовал, что засиделся в кабинете, встал и отправился сам продышаться на свежий воздух. Захар накинул ему на плечи синюю шубу, Архаров собрал ее спереди руками и вышел на крыльцо.
– Ты, что ли, с письмом?
– спросил он девчонку лет четырнадцати, в короткой шубейке, обмотанную поверх шалью.
– Давай сюда.
Принимая сложенную бумажку, поглядел на румяное личико внимательнее и одобрил - Марфа явно имела на девочку особые виды, может статься, через год к нему же и приведет как-нибудь поздним вечером - снять сливки…
– Вашей милости… - прошептала девчонка.
– Знаешь меня?
– А как же, вы к Марфе Ивановне бывали…
– Ну, ступай.
Записка была проста - Марфа звала к себе или же была готова сама прибыть на Лубянку, только не явно, а лучше всего - ближе к ночи.
– Что это она затеяла?
– спросил сам себя Архаров и поспешил обратно в кабинет. Время встречи его озадачило - коли Марфа помнила свое обещание подумать об осведомителях, вхожих в богатые дома, коли чего-то изобрела, то для чего ж совещаться об этом ночью?
Что Марфа затеяла - выяснилось четыре часа спустя, когда он самолично к ней приехал на извозчине и в тулупе, снятом с Тимофея. При нем был для охраны один лишь Федька Савин.
– Что ты за таинственности разводишь?
– спросил Архаров Марфу, встретившую в сенях.
– А то и развожу… Вон, глянь, сударь…
Марфа привела его в горницу и показала на кучу добра, сваленную прямо на полу. Была там в основном мягкая рухлядь - шубы, шапки, платья, узлы какие-то, баулы.
– Что сие значит?
– спросил Архаров, тыча пальцем. Он даже тулупа скидывать не стал, да и Марфа не предложила - стало быть, не до церемоний.
– А то и значит, что ночью ко мне гости были. Спросили, я ли под ручной заклад деньги даю. Спрашиваю - кто послал. Отпирай, говорят, не то красного петуха подпустим.
– И отперла?
– удивился Архаров.
– Так я ж не с голыми руками, вон что у меня для таких проказников имеется.
На подоконнике лежали два пистолета.
– Иван Иваныча покойного подарение?
– И стрелять он же выучил. Я-то шаль - на плечи, а руки с пистолетиками-то - под шалью! Хрен чего поймешь!
– И стрельнула бы?
– Так уж доводилось… Да я не о том. Сдается, навели этих гостей на меня люди знающие… - тут Марфа несколько смутилась.
Молчание затянулось Архаров его не нарушал - ему было любопытно, чтобы Марфа сама призналась в своем давешнем грехе, скупке краденого добра. Только тем и объяснялась ее отвага - ей посулили немалую кучу, и она вздумала рискнуть.
– Да сказывай уж, - устав ждать, велел он.
– Да покороче.
– Вот тебе, сударь, покороче. У тебя под носом налетчики завелись. Как водится, на Стромынке. А добрались уж до Черкизова, там честной народ грабят. И вырезают всех подчистую - чтоб и концы в воду. И седоков, и ямщиков - всех…