Поднебесная

Кей Гай Гэвриел

Тай не знал. Он не обладает даром предвидения. Он не шаман, внезапно подумал он. И вздрогнул, удивляясь, почему этот образ пришел ему в голову.

Он стоял перед могилой своего отца. Вокруг было тихо. Журчание ручья, пение каких-то птиц, ветер в листве. Деревья бросали тень на то место, где лежали его родные, и будут лежать, где когда-нибудь упокоится и он.

Тай поставил свою чашку и опустился на колени. Склонил голову и коснулся зеленой травы у могилы. Он сделал это три раза. Встал, взял чашку и вылил жертвенное вино на землю, на могилу

отца.

И только теперь прочел слова, которые его матери (или, может быть, его брат Чао, уже не малыш) написали на камне.

Не было таким уж большим совпадением, что они выбрали строки Сыма Цяня: Изгнанный Бессмертный был выдающимся поэтом их эпохи. Конечно, они читали его стихи, выбирая надпись. Но все равно…

Лук выбирая, выбери прочный,Стрелу выпуская, длинной стреляй,Чтоб победы добиться, захвати вожака.Но главное знанье в душе береги —Войну затевают, чтоб мир возвратить.

Иногда, подумал Тай, в душе слишком много чувств одновременно. Ты даже не можешь начать разбираться в них и способен лишь чувствовать, как переполнено твое сердце.

– Хороший выбор, правда? – произнес кто-то у него за спиной.

Как переполнено твое сердце…

Он обернулся.

– Это Чао выбрал надпись. Я им горжусь, – сказала его сестра.

Переполненное сердце может выйти из берегов, подобно реке весной. Увидев ее, услышав знакомый голос, Тай заплакал.

Ли-Мэй шагнула вперед.

– Брат, не надо. Иначе я тоже заплачу!

Она уже и так плакала, как он видел. Потеряв дар речи, он обнял ее. Она была одета в каньлиньскую одежду, и он не понимал этого, как не понимал и того, как она оказалась здесь, где ее можно обнять.

Сестра положила голову ему на грудь и обвила его руками, и они стояли так вместе у могилы и надгробия их отца.

Ли-Мэй носила черные одежды каньлиньских воинов для собственной безопасности. В них она приехала сюда. Пока еще было слишком рано более широко объявлять о ее прибытии. Родные были в курсе, и слуги в доме, но в деревне знали только, что несколько каньлиньских воинов приехали с востока в имение Шэнь и привезли прах старшего сына для погребения, а один воин, женщина, остался потом в качестве телохранителя.

Теперь появилось еще три каньлиньских воина, они прибыли вместе с Таем от границы.

– Ты спас меня, – сказала Ли-Мэй.

Первые слова, когда они отошли к каменной скамье у реки (любимое место Шэнь Гао на земле) и сели рядом.

Она рассказала Таю всю историю, и, слушая ее, он преисполнился изумления от того, как устроен мир.

– Он заставил меня оставить отпечаток ладони на коне, нарисованном на той стене, в пещере, – сказала она.

И еще:

– Тай, я убила там человека.

И еще:

– Мешаг – наполовину волк, но он сделал то, что сделал, из-за

тебя.

(А раньше, в то же утро, он уже перестал быть наполовину волком.)

И потом, в конце:

– Я хотела остаться на горе Каменный Барабан, но мне было отказано. Они мне сказали – что по той же причине, по какой не приняли тебя.

– Мне не отказали! Я уехал!

Она громко рассмеялась. Звук ее смеха, здесь, дома, исцелил одну рану мира.

– Ли-Мэй, – сказал Тай, – я выбрал женщину. Жену.

– Что? Что? Где она?

– Перегоняет моих коней к императору.

– Я не…

– Она – каньлиньский воин. Она сопровождает их на север, вместе с шестьюдесятью другими воинами.

– На север? Через все это? И ты позволил ей?

Тай грустно покачал головой:

– Неправильно так говорить. Ты поймешь, когда познакомишься с ней. Ли-Мэй, может быть, она даже вполне достойна тебя.

Сестра презрительно фыркнула, он хорошо помнил эту привычку. Потом улыбнулась:

– Достойна ли она тебя?

– Да, – ответил он. – Послушай, я сейчас тебе расскажу.

Тай начал с Куала Нора. Пока он рассказывал, солнце плыло по небу, скрываясь за белыми облаками и выходя из-за них. Пришел слуга, не в силах сдержать улыбку, и сказал, что обе матери и брат вернулись из Ханду. Тай встал и пошел к ним на главный двор, и упал на колени. Потом встал, и его радостно приветствовали дома.

Стоя поодаль и глядя на это, потому что она уже поговорила с ним и потому что недавно дома так же встречали ее саму, Ли-Мэй с досадой обнаруживает, что снова плачет.

Тай уже сообщил ей, что намерен остаться здесь и не ехать к императору Она это понимает, конечно, понимает: в Катае существует давняя традиция, уходящая корнями к самому учителю Чо, что сильный мужчина стремится к равновесию между желанием быть полезным, стать придворным, «плыть в общем потоке», и противоположным стремлением к тишине, рекам и горам, к размышлению, вдали от хаоса дворца.

Ли-Мэй это знает, понимает брата, сознает, что отчасти чувства Тая связаны с Лю. Но у нее возникает ощущение – уже в тот первый день, когда он вернулся домой, – что ей нужно идти другим путем. Империя намного больше, чем это тихое поместье у реки. Она уже даже побывала за ее границами и испытывает слишком жгучую жажду узнать напор и сверкающее великолепие этого мира.

В свое время, говорит себе Ли-Мэй. Она не спешит.

Нужно предпринять шаги и действовать постепенно, избегать ловушек. Но тот человек, который теперь стал их императором, великий и славный Шиньцзу, когда-то провел рукой по ее спине, когда она смотрела на танец во дворце Да-Мин. Интересно, думает она, помнит ли он. Можно ли сделать так, чтобы он вспомнил.

Она оглядывается, видит плачущих и улыбающихся слуг и внезапно вспоминает другой танец: это тот самый двор, где когда-то, совсем маленькой, она пыталась устроить представление для своего отца и упала в листья из-за ветра.