Поднебесная
Шрифт:
– Защищая моего сардийского коня, подарок принцессы Чэн-Вань! Как ему и было приказано. Управляющий, где он?
– Мне сообщили, что он, к сожалению, скончался от полученных ран, мой господин. Могу ли я принести мои сожаления? И надеюсь, что кончина безымянного солдата не…
Тай выбросил вперед обе руки с растопыренными пальцами ладонями вперед, требуя замолчать. Это был жест силы, вызова. Жест начальника, прерывающего подчиненного – прилюдно. Еще не закончив его, он попытался разобраться, действительно ли он выше рангом, чем этот человек. Тай был военным офицером
Нет. Это не так! И именно поэтому этот человек снова поклонился, а не возмутился жестом Тая. Управляющий знал.
Тай теперь был намного выше всех других званий, рангов и расстановок сил, он стал братом особы из императорской семьи. Ли-Мэй. Принцессы Ли-Мэй, которую возвысили до положения члена семьи императора перед тем, как отправить на север для замужества.
В Катае времен Девятой династии императора Тайцзу такое родство имело большое значение. Именно поэтому Лю сделал то, что он сделал, принеся сестру в жертву своему честолюбию.
И именно поэтому Тай мог стоять здесь, вытянув руки вперед, чтобы заставить замолчать другого человека, и видеть, как мандарин из дворца Да-Мин стоит перед ним сконфуженный.
Тай произнес сквозь стиснутые зубы, борясь с гневом (ярость могла его погубить, ему необходимо было думать):
– Он не безымянный. Его звали Уцзянь Нин. Солдат армии Второго округа, из крепости у Железных Ворот, посланный комендантом охранять меня и моего коня. Он служил императору, подчиняясь приказам своих командиров, в том числе – и моим.
Он пытался, пока произносил эти слова, вспомнить этого человека, его лицо, слова. Но Уцзянь Нин не сказал ничего, что мог вспомнить Тай. Он просто был рядом, всегда недалеко от Динлала. В памяти Тая всплыло озабоченное выражение его лица с редкими зубами, редеющие волосы, открывающие высокий лоб. Сгорбленные плечи, а может, и нет… Тай испытывал облегчение, что вспомнил его имя. Смог назвать его собравшимся во дворе и – богам.
– Управляющий, я жду официальной реакции на убийство солдата и кражу моего коня.
«Кража» – сильное слово. Он был слишком зол и увидел, как Цянь взглянул на него, поджав губы, словно призывал к осторожности.
Затем – небольшое движение в переполненном дворике – он увидел еще что-то. Каким бы незаметным ни было это движение, казалось, все мужчины и женщины (девушки из музыкального павильона к тому моменту тоже вышли во двор) на этом открытом пространстве в утреннем свете увидели одно и то же и среагировали одновременно, словно в классе какого-то учителя танцев.
Из-за шелковых занавесок паланкина появилась рука. Два пальца вытянулись в сторону управляющего и медленно согнулись.
Пальцы были унизаны кольцами, как видел Тай, а ногти – накрашены красным. Затем он очутился на коленях, пригнув голову к земле. Как и все люди во дворе, за исключением стражников и управляющего.
Тай позволил себе осторожно поднять взгляд и
Тай наблюдал, как этот человек выслушал то, что ему сказали из паланкина. Отступил в сторону, снова поклонился, оставаясь бесстрастным. Рука снова появилась из-за желтого шелка и во второй раз поманила двумя пальцами, тем же жестом, но на этот раз – Тая.
Все изменилось. Все-таки она оказалась здесь сама.
Тай поднялся. Отвесил такой же тройной поклон, как раньше управляющий. Тихо сказал Сун и Цяню:
– Оставайтесь со мной, если сможете. Это будет не быстро. Сделаю все возможное, чтобы обеспечить вашу безопасность и безопасность солдат.
– Нам ничего не грозит, – ответил Сыма Цянь, по-прежнему стоя на коленях. – Мы прибудем в Ма-вай, так или иначе.
– Господин Шэнь, – услышал он голос телохранительницы. Она смотрела на него со странным выражением лица. – Будьте осторожны. Она опаснее, чем женщина-лиса.
Он это понимал.
Тай спустился по ступеням с крыльца, пересек пыльный двор через толпу коленопреклоненных людей и оказался рядом с паланкином с задернутыми занавесками.
Он громко сказал, глядя на управляющего и командира императорской стражи рядом с ним:
– Отдаю моих спутников под вашу защиту. Если мой конь пропадет или пострадает, я возложу вину на вас обоих, – офицер кивнул, стоя прямо, как древко знамени. Управляющий был бледен.
Тай посмотрел на задернутые занавески. У него пересохло во рту. Офицер показал рукой на мечи и сапоги Тая. Тай снял их. Управляющий отдернул занавеску, ровно настолько, чтобы Тай вошел. Занавески паланкина опустились с шелестом. Его окружил аромат и мягкий, просачивающийся сквозь шелк свет, который, казалось, льется не из того мира, который он только что покинул.
Конечно, так и было. Здесь, внутри, был уже другой мир.
Он смотрел на нее. На Вэнь Цзянь.
Тай в своей жизни успел повидать несколько красивых женщин, иных – совсем недавно. Подосланная женщина-воин из Каньлиня, которая приехала на озеро, чтобы убить его, отличалась ледяной красотой, холодная, как Куала Нор. Дочери Сюй Бихая были изысканно красивыми, а старшая – даже более того. Весенняя Капель была золотистой и прекрасной, она славилась этим. Лучшие куртизанки в лучших домах Северного квартала были красивыми, как цветы: студенты писали для них поэмы, слушали их пение, смотрели на их танцы, следовали за ними наверх по нефритовым ступеням.
Но никто из этих женщин, ни одна из них, не могла сравниться с этой в блеске ее красоты. А она сейчас даже не танцевала. Она просто сидела напротив, откинувшись на подушки, и оценивающе смотрела на Тая огромными глазами под искусно подбритыми бровями.
Он уже видел ее издалека, в парке Длинного озера, на праздничной церемонии, сидящую с императором и придворными на высоком балконе Да-Мина, вдали от обычных людей, над ними, ближе к небу.
Здесь она не была вдали от него. Она сидела сокрушительно близко, и они были одни. И, кажется, одна маленькая, босая ножка с высоким подъемом прикасалась к наружной стороне его бедра. Совсем легонько, словно нечаянно, сама того не подозревая.