Поднимите мне веки

Константин ворвался в вагончик и принялся радостно будить друга, безмятежно посапывавшего на узком топчанчике.

– Ты чего? – открыл глаза тот. – Случилось что?

Впрочем, последний вопрос был явно излишним. Судя по довольной, широкой улыбке Россошанского, можно сказать, от уха до уха, и без того было ясно, что случилось, причем явно хорошее. Даже нет, скорее уж замечательное.

Константин от возбуждения даже не мог спокойно стоять на месте – все время переминался с ноги на ногу, готовый то ли пуститься в пляс,

– Сам все увидишь, – шепнул он, с трудом сдерживаясь, чтобы не завопить во весь голос, и на всякий случай напоминая: – Только, Валер, тсс...

Тот понимающе кивнул и покосился в сторону соседнего топчанчика. На нем, безмятежно и широко раскинув во все стороны ножонки и ручонки, спал младший сын Константина, пятилетний Миша.

– А сколько сейчас времени? – вполголоса осведомился Валерий.

– Семь утра, – посмотрев на часы, ответил Константин и поторопил: – Давай быстрее. Может, помощь наша понадобится, как тогда мне [1] .

Звучало многозначительно и весьма загадочно, так что одевался Валерий торопливо, а пуговицы рубашки застегивал вообще на ходу, уже выйдя из вагончика.

То, что так обрадовало его друга, он заметил сразу, едва бросил первый взгляд на камень, точнее в его сторону, поскольку самой каменной глыбы он не увидел – лишь густой молочный туман, плотно окружавший ее отовсюду.

В это утро он не клубился, как обычно, лениво и неспешно раскидывая свои языки, которые сейчас бестолково и очумело метались из стороны в сторону.

Если бы туман был живым существом, можно было бы смело сказать, что оно ведет себя так, будто находится в совершенной растерянности и не понимает, что ему теперь делать и как быть дальше.

Да и изрядно истончившиеся языки его теперь больше напоминали некие щупальца, которые судорожно стремились ухватить нечто невидимое, вот только никак не могли найти свою добычу, а потому беспорядочно дергались, то свиваясь в клубок, то вновь резко выпрямляясь, словно выстреливая и выскакивая своими тонкими концами за невидимую границу, которую ранее туман никогда не нарушал.

– Видал, что мой Федька вытворяет?! – восторженно выкрикнул Константин другу, кивая на кипящее белое марево.

Тот кивнул в ответ, затем открыл было рот, чтобы выразить свои сомнения насчет истинного виновника этого кипения, но, покосившись на радостное лицо Константина, промолчал.

«Пусть будет Федька, – подумал он. – Тем более, судя по происходящему, все равно скоро выяснится, кто это там бушует внутри него».

А Константин не унимался.

– Слушай, а когда я вылезал, ну тогда, там тоже такое творилось? – поинтересовался он, но, даже не обратив внимания на неопределенную гримасу на лице Валерия и не дожидаясь ответа, весело заметил: – Не иначе как тоже не один выкарабкивается – вон как все искрит. Наверное, высмотрел себе какую-нибудь княжну, вот и прет вместе с нею напролом.

Валерий крякнул – он-то помнил, что было тогда, при появлении Константина, – и невольно подумал, что если так оно на самом деле, то в этой княжне никак не меньше веса, чем в годовалом слоненке.

– А что, он у меня хват, ты не думай! – горячо и даже чуточку обиженно, словно услышал от друга некое возражение своему предположению, возмутился Константин. – Ему такое запросто!

Валерий и тут сдержал себя, отделавшись молчаливым кивком и ничего не говоря в ответ, хотя хорошо помнил, что там, в пещере под Старицей, все выглядело иначе.

Не было тогда этих извивающихся и продолжающих беспорядочно метаться из стороны в сторону щупальцев, да и искрило совсем по-другому.

Те блестящие точечки вспыхивали и гасли как-то спокойно, словно огоньки на огромном пульте некой машины, деловито выполняющей обычную программу. Тут же в их мельтешении явно чувствовался самый настоящий хаос – нечто вроде непредвиденного сбоя в программе.

Валерий прищурился, старательно вглядываясь в искры и досадуя, что в спешке не подумал прихватить из вагончика очки, а при близорукости рассмотреть происходящее более отчетливо не получалось, и недовольно поморщился, заметив еще одно отличие.

Если тогда искорки были одинаковыми, бесцветно блестящими, то сейчас они сверкали разноцветьем – все цвета радуги, и не только: хватало и совсем черных, причем последних с каждой последующей секундой становилось все больше и больше.

– Это уже не сбой в программе, а какая-то... агония, – невольно проворчал он и тут же испуганно покосился в сторону стоящего рядом друга – не услышал ли.

Но Константину было не до того. Он продолжал восторженно глядеть на творившееся вокруг камня и еле слышно что-то шептал. Валерий прислушался.

– Ну же! Давай, милый, давай, родной! Ты хоть палец покажи, а уж там мы тебя мигом...

Валерий перевел взгляд на туман и помрачнел еще сильнее – он уже не выглядел белоснежным. Кое-где молочная белизна его отливала нездоровой желтизной, а там, в самой глуби, и мертвенной синевой.

– Ты, главное, гляди в оба, чтоб, если рука или нога появится, сразу подскочить и ухватить за нее! А чтоб не прозевать, ты смотри на левую половину, а я на правую! – крикнул Константин, по-прежнему не отрывая взгляда от тумана.

Валерий вновь молча кивнул, прикидывая в уме, что произойдет раньше – то ли Федор, если это и впрямь он является виновником переполоха, возникшего в тумане, успеет вырваться из него, да еще вместе со своей «добычей», то ли...

Но о последнем не хотелось ни думать, ни предполагать, чтоб, упаси бог, чего-нибудь не накаркать, и потому он отогнал от себя гнетущие предчувствия недоброго. Тем более и ждать оставалось – он почему-то чувствовал – совсем немного, от силы полчаса.

«Хоть бы парень успел», – подумал он, тоскливо глядя на множащиеся мириады черных точек, которых с каждым мгновением становилось все больше и больше, и вздрогнул – почти в самом центре тумана они неожиданно слились в единое небольшое пятно, своими очертаниями явно похожее на человеческую голову.