Поднимите мне веки
Шрифт:
– У нас в Шотландии есть старинный обычай. Уходя в далекое странствие, рыцарь, каковых на Руси именуют богатырями, избирает себе женщину и называет ее дамой своего сердца, ибо сказано: «Редкие достигают высшей добродетели, храбрости и доброй славы, если они не имеют в душе той, к ногам которой могут сложить свои великие деяния». – Получалось несколько высокопарно, но у меня ведь и контингент соответствующий – им эта романтика самое то, так что слушали меня, затаив дыхание. – Я хотел бы возродить этот обычай на Руси – в стране, которая давно стала мне родиной, так же как православная вера – родной, тем более что образ той, краше которой я никогда и нигде не встречу, давно уже в моем сердце.
Царевна, стоявшая от меня в трех шагах, покраснела и смущенно опустила голову, а я твердо продолжил:
– В иное время я не стал бы ничего говорить во всеуслышание, ибо настоящая любовь глубока и безмолвна, но от вас, мои други, от тех, с кем я спасал царевича Федора Борисовича Годунова, с кем берег Москву и с кем плечом к плечу всего пару дней назад стоял насмерть, мне таиться нечего… Посему отныне я при всех провозглашаю ее имя… – И громко, чтоб слышали все: – Царевна Ксения Борисовна!
А теперь надо быстренько обелить ее, чтоб ни у кого даже мысли фривольной не успело возникнуть…
– Возможно, когда-нибудь эта прекрасная дама снизойдет к мольбам рыцаря и одарит его своей любовью, согласившись пойти с ним под венец. Но как бы Ксения Борисовна ни поступила – она все равно навеки останется в моем сердце, ибо я счастлив уже тем, что могу бескорыстно служить ей, слагая к ее стопам все свои свершения и деяния, и высшее мое счастье – видеть ее счастливой…
Вот так вот!
Теперь ни одна зараза, сколько бы ни выискивала, пятнышек все равно не обнаружит.
Ни единого!
Значит, можно переходить к финалу:
– Но сейчас у меня еще нет этих деяний, а только душа, полная любви, а потому, перед тем как уйти в дальнюю дорогу, я могу подарить ей очень немногое – лишь эту песню.
Я легонько тронул струны, взяв первый аккорд, и еще раз мысленно поблагодарил свою «неправильную» бабушку Миру, рыжеволосую резвушку и хохотушку, которая пела почти все время: на кухне и при уборке комнаты, готовя обед или купаясь в ванной.
Она пела, а я… запоминал, причем дословно.
Детская память, знаете ли…
И разумеется, поклон старенькому проигрывателю, который не раз приходил на помощь бабушке, когда ей надоедало петь самой.
Мир не прост, совсем не прост, Нельзя в нем скрыться от бурь и от гроз… [68]Царевна прижала руки к груди, подавшись всем телом вперед. Щеки, полыхающие румянцем, пламя костра, отражающееся в бездонных черных глазах…
68
Здесь и далее слова из песни «Все, что в жизни есть у меня». Автор стихов Леонид Дербенев.
Господи, как же она прекрасна, моя нареченная невеста!
Я гордо, с вызовом посмотрел по сторонам – пусть все знают, пусть все слышат – и грянул припев!
Все, что в мире есть у меня, Все, в чем радость каждого дня, Все, о чем тревоги и мечты, — Это все, это все ты…Это тебе, моя Ксюша, вместо свадебного марша Мендельсона…
Ну а заодно и напутствие перед нашим прощанием, чтобы не думалось, не тревожилось и верилось только в хорошее… Знаю, знаю, все равно будут и слезы, и тревоги, и печаль, но хоть самую малость, хоть чуточку поменьше – и то неплохо.
И ты не грусти, ты зря не грусти, Когда вдруг встанет беда на пути. С бедой я справлюсь, любовь храня, Ведь у меня, есть ты у меня…Ты уж прости, маленькая, что у нас получается такое своеобразное венчание и что я не дождался, когда тебе нарядят в подвенечное платье, но ведь для меня любое платье на тебе – подвенечное.
Да и чего там, в этой церкви, хорошего, если разобраться?
Во всяком случае, мотив моей песни куда веселее и бодрее, чем заунывные голоса певчих, а уж свежий ветер с реки наверняка лучше удушливого запаха ладана, и костер, разведенный на берегу, горит куда ярче, чем восковые свечи.
А венец на тебе имеется. Эвон какой нарядный, разве что иное название – коруна, но ведь не в названии же дело, главное, что ты в нем как королева.
Моя королева!
Зато мы в другом впереди планеты всей, потому что обычно в ЗАГСе хватает всего двух свидетелей, и не думаю, что церковь требует больше, а у нас их аж три десятка…
А потому еще раз припев, чтоб душа нараспашку – ибо ничего не таю, ничего не скрываю, все говорю как есть, и вот оно, мое сердце, перед тобой.
Все, что я зову своей судьбой, Связано, связано только с тобой… Лишь с тобой, лишь с тобой, Только с тобо-ой!И едва я в последний раз ударил по струнам, как нижняя струна, издав тоненькое «дзинь», лопнула!
Словно дожидалась окончания песни…
Это что – намек судьбы?
А к чему он?
Ладно, я не старая бабка, чтоб гадать, к тому же у меня все должно быть к добру, чтоб Ксюше в голову не лезла всякая ерунда, а потому не мешкая я шагнул вперед, вытянул из ножен саблю и, учтиво преклонив колено, протянул царевне клинок.
– Благослови его, государыня очей моих, на добрые деяния, кои обязуюсь свершать во славу господа нашего Исуса [69] Христа, ко благу Руси и в твою честь, Ксения Борисовна.
69
Произношение имен, в том числе и библейских, в те времена на Руси было несколько иным – без сдвоенных гласных и согласных. Не Авраам, а Аврам, не Сарра, а Сара, то же и Исус.
Она стояла, по-прежнему не в силах пошевелиться. Хорошо, что у нее за плечами пристроилась моя ключница, которой сам черт не брат, а если и брат, то меньшой.
Петровна-то ее и толкнула легонечко в бок, ухитрившись проделать это практически незаметно.
Очнулась. Коснулась рукой клинка сабли.
– Принимаю твою клятву, доблестный богатырь! Ведаю, что уходишь ты ныне в дальний путь с чистыми руками и светлыми помыслами! Верю, что сумеешь защитить оным клинком сирого и убогого, вдовицу и сироту! Верю, что станешь нещадно карать им зло и отстаивать добро! – Ее голосок на мгновение дрогнул, но она сразу взяла себя в руки и так же звонко, нараспев продолжила: – А еще повелеваю тебе остаться живым и невредимым и самому поведать мне обо всем свершенном тобою…