Подноготная любви
Шрифт:
Потом было тайное письмо, был составлен план её похищения из дома с целью скрыться за границей. Предполагалось даже фальшивое венчание — Анатоль был уже прежде женат, и тоже тайно, но он, разумеется, скрывал это. Было приготовлено всё: шуба, тройка лошадей, вино. Однако судьба пощадила Наташу: родные прознали про готовящийся побег и в самый последний момент Наташа была спасена от, изящно выражаясь, некоторых неприятностей. И тут происходит то, что родные никогда от Наташи не ожидали, да и читатель тоже. Наташа кричит, нет, визжит, что все её не любят, не хотят её счастья, и вообще — она всех ненавидит, ненавидит, ненавидит!
Такие слова! И от кого? От Наташи!!
Хорошо, мы с вами теперь понимаем, что визжала не Наташа, а визжали Элен и Анатоль, или, в нашей с вами терминологии, Наташа телом памяти, замусоренным некими предметами от Элен и Анатоля. Но читатель непроницательный этого не чувствует и приходит к выводу, что это
Наташу спасает Пьер. Он сообщает, что Анатоль женат, и тут — видимо, во многом благодаря собственно присутствию Пьера, а его воздействие прямо противоположно воздействию Элен и Анатоля — Наташа вдруг начинает осознавать, что с ней произошло что-то дурное, нехорошее. Но от долгой болезни, в результате которой она чуть не умерла, уже ни родные, ни Пьер её не могли уберечь. Свадьба расстроилась, князь Андрей Наташу стал презирать, от неё удалился и только искал случая вызвать Анатоля на дуэль и убить его.
Что же происходит с Наташей дальше?
По счастью, от болезни она оправляется, и, пользуясь выражением Льва Толстого, — правда, высказанным по поводу другого в жизни Наташи эпизода, — встаёт «с обновлённой нравственной физиономией». Что это так, очевидно и из дальнейших её поступков.
Начинается Отечественная война 1812 года. Бородинское сражение столь кровопролитно, что после первого же его дня доселе непобедимые французы более не в силах наступать. Тем не менее, спасти Москву от захвата её французами не удаётся. Москвичи спешно оставляют город, настолько заботясь о своём имуществе, что для раненых из госпиталей, в том числе и для офицеров, повозок не достаёт. (Малоизвестный факт: при сдаче Москвы Наполеону в ней было оставлено 23,5 тысячи русских, раненных в Бородинском сражении, которые большей частью сгорели заживо во время пожара столицы.) Ростовы покидали родной город среди последних. Спешно увязывались многочисленные возы, взятые из родовых поместий. Для раненых, по мнению домашних Наташи — и отца, и матери, и Сони, и всех прочих, — места нет. И тут Наташа, может быть впервые, сделала то, на что обычно не решается абсолютное большинство девушек: она, в хорошем смысле, восстала против авторитета родителей (отец — вор, но, как все кругом это называют, добряк и широкая «барская» натура) и уговорила, умолила и выстыдила своих родителей бросить драгоценную обстановку графского дома и отдать телеги под раненых. Да, именно восстала, поскольку тот тайный побег с Анатолем, как это на первый взгляд ни парадоксально, был не восстанием против воли родителей, а, наоборот, высшим проявлением преданности им, именно, следованием их образу мыслей, тому образу мыслей, в котором для раненых в веренице повозок со скарбом места не остаётся.
Наташа ещё не знала, что судьба распорядилась так, что вместе с ними ехал и раненный в низ живота князь Андрей. Не знала она, не знал и он, и они долго ехали из оставляемой французам столице всего в нескольких шагах друг от друга. Но они встретились. Наташа просила прощения — за что? — она просила прощение за нечаянную неверность и была прощена. Она не отходила от постели тяжело раненного князя. Но всё-таки он умер.
Дальше? А дальше суженого своего Наташа всё-таки обрела, суженого истинного, которого предчувствовала, начиная от первого своего влюбления ещё в детстве. Пьер всегда, даже когда Наташа была ещё маленькой, любовался ею. Наташе не мог простить её «измены» князь Андрей, не могут этого сделать и большинство современных читателей, но Пьер, добряк, а потому умница, много читающий человек, похоже, этого даже и не заметил. Но понимание того, что у Наташи с Анатолем было не более чем несчастье, — завоевание не только ума очень образованного, но прежде всего обретшего «нравственную физиономию», — ему достаточно было просто воспринять Наташу, какая она, и он понял, что прощать было нечего. Для добряка и умницы она была прекраснейшим человеком на земле.
Судьба участников этого «многоугольника» следующая: Анатолю во время Бородинского сражения ампутируют ногу, и он впоследствии умирает. Князь Андрей, как мы уже сказали, умирает, успев Наташу «простить». Общепризнанная красавица Элен решает развестись с Пьером и выйти замуж сразу за двоих, для чего она духовно «прозревает» и обретает истинную по своей душе религию, и притом самую массовую — католицизм. Но, не успев оформить со всеми этими мужчинами связи, она умирает от модной в то время болезни, освободив тем самым Пьера. Пьер становится сектантом в высоком смысле этого слова, то есть пытается мыслить самостоятельно, не как все, мужает, наблюдая жизнь и размышляя; между ним и Наташей возникают, наконец, те взаимоотношения, к которым они были предызбраны от начала, — и они женятся в 1813 году. В последний раз мы их видим в 1820-м, окружёнными детьми, — Наташа вся в муже, Пьер всё больше умнеет. До событий, породивших слово «декабристы», остаётся около пяти лет, но проницательный читатель уже догадывается, что декабристами будут не только Пьер, но и воспитывающийся рядом с ними сын князя Андрея от первого брака, юный князь Николай Андреевич. Соответственно, та женщина, которая оставит все удобства жизни ради того, чтобы облегчить участь мужа в Сибири, — это нежная и милая, но многими не понимаемая Наташа.
Достоин ли будущий специалист по психокатарсису общения с гениальным текстом Л. Толстого? Нам кажется, что достоин. Некто однажды спросил Толстого, о чём его роман. На это Толстой ответил, что если бы он мог рассказать содержание кратко, то так бы и поступил, а не стал бы столь много сил тратить на работу над целой книгой. В этих словах заключена большая мудрость. Действительно, человеческий понятийный язык хоть и богат, но по сравнению с необъятностью жизни, человека и Вездесущего Бога ограничен. И именно поэтому художественный образ, в особенности если он создан тем, кому предназначено их создавать, будет нести в себе глубины, недоступные языку понятийному. А глубина восприятия — это как раз и есть то, чего достоин психотерапевт. (Психотерапевт не в смысле ежемесячно оплачиваемой специальности, не в смысле строки из единого перечня профессий, а в ином — высоком.)
Что же касается того эпизода с Наташей, где крашеные доски и тряпки стали ею восприниматься как красота жизни, то это последние несколько десятков страниц второго тома «Войны и мира». Очень рекомендуем.
И последнее: со слов критиков мы узнаём, что в художественной литературе Л. Толстой чуть ли не единственный значительный писатель, который выступил против страстной (безумной) любви, а именно так можно — и следует — называть «любовь» Наташи к Анатолю. (Второй образ — страсть Анны Карениной к безнравственному Вронскому. Ничего кроме горя, причём многим, детям Анны прежде всего, эта страсть не принесла.) Толстой не был разрушителем, следовательно, выступая против, он пытался утвердить, хотя бы в себе самом, некую иную любовь, более высокую. Как мужчину, его, безусловно, более волновали женские образы, чем мужские (его Пьер сказал, что главная страсть его жизни — женщины), — и у писателя для поиска впереди были десятилетия. И можно не сомневаться, что больше всего он размышлял, погружаясь в глубины своего сердца, постигая свою любимицу — Наташу Ростову.
Ту самую, с которой в жизни он так и не соединился.
Верил ли он, что такая женщина существует?
Или её видел?
Он, уже женатый человек?
Женщины Толстого чувствительны. Часто, чтобы видеть, им даже не нужно смотреть. Кити объяснялась в любви с Лёвиным длинными фразами, не произнося слов, а лишь чертя мелком на карточном столе одни их начальные буквы. Лёвин делал то же самое, и они понимали друг друга. (Этот момент отнюдь не автобиографический, как может сложиться впечатление после прочтения мемуаров Софьи Андреевны, жены Толстого, и её сестры. Они обе написали, что именно таким образом Лев Николаевич и делал предложение Соне. Но написали они об этом спустя много лет, после прочтения «Анны Карениной», а непосредственно после объяснения записал один лишь Лев Николаевич, и смысл был тот, что Соня его понять не смогла. Это была несбывшаяся мечта его жизни — чтобы женщина понимала его с полуслова. Что до воспоминаний сестёр Берс, то у женщин всегда так: проходит время, и они вспоминают то, чего не было, и рассказывают о том, чего хотелось бы, чтобы случилось.) Долли, сестра Кити, тоже чувствительна, она наперёд знала, кто за кого выйдет замуж, даже тогда, когда к тому не было никаких внешних признаков. И даже отрицательная Анна Каренина чувствовала больше, чем видела.
Так и Наташа. Она знала на много лет вперёд про то, что предполагаемый между Соней и братом Николаем брак не состоится. (Считывала незыблемый настрой матери, пусть даже невысказанным пожеланиям которой сын был не в состоянии перечить?) Наташа и воспринимала людей особенно, и даже особенно их описывала. Скажем, ещё девочкой она говорила, что Пьер — он тёмно-синий с красным, квадратный. Это развитое ассоциативно-образное мышление. Как и у нашей Возлюбленной, столь, как читатель впоследствии убедится, на Наташу похожей.
Мы симпатизируем Наташе с момента её перед нами появления. Почему так? Есть ли к тому основание? Или мы, угадав в тексте Толстого присутствие созвучной нашей душе особенной ноты восприятия мира, смотрим на юную Наташу глазами Льва Николаевича, который знал конец от начала? Скорее последнее: вначале Наташа ничем не отличается от своих сверстниц, которые ни у нас, ни у Льва Николаевича тёплых чувств не вызывают. Наташа ничему не научилась ни с Друбецким, ни с князем Андреем, ни с Анатолем. Она как Элен, как Анна Каренина, как, в конце концов, мать Наташи — графиня Ростова — подобно многим другим могла ничему не научиться вплоть до самой своей смерти. Но тогда бы Наташи не было.