Подноготная любви
Шрифт:
И рассказала.
Удара жених не перенёс. После объяснения он вышел из сада уже не женихом.
Что делать, Касатский не знал. Он привык всегда быть победителем, быть выше всех, или, во всяком случае, привык, поставив себе цель, со временем побеждать. А что сейчас? Если бы любовником его возвышенной, такой, в которую можно страстно влюбиться, невесты был бы обыкновенный человек, Касатский нашёл бы повод вызвать его на дуэль и убить. Но любовником был сам обожаемый Государь, над которым взять верх невозможно — невозможно ни убить, ни превзойти «благородством» генетического происхождения. Но Касатского ещё до корпуса учили, что есть иная сфера, в которой одни более значительны, чем другие. И Стива Касатский, князь, военный, оскорблённый жених, становится на этот единственный
Из всех возможных форм монашества Стива Касатский выбрал форму, признанную публикой наивысшей, наитруднейшей, наидуховнейшей: он выбрал старчество, разумеется. Признанное мнение и мнение признанных о старчестве таково: человек должен полностью отказаться от своей воли и довериться Богу. За волю Божью признаётся воля монаха-старца, старца не по возрасту, а только по тому, что он сам некогда «отказался от своей воли» и беспрекословно выполнял пожелания другого старца. Этот вид монашества признан как наиболее достойный и привлекающий внимание. Следовательно, именно в этой среде, столь напоминающей армейскую, следует ожидать массовых чудес и исцелений. Равно как подсиживаний и блудодеяний.
История старчества на Руси начинается с XVIII века и связана с именем Паисия Величковского. Старчество, как полагают, существовало и прежде, и было бы странно, если бы не существовало: распространено оно было и в других государствах православной веры. Но, по каким-то причинам, на Руси в прежние времена старчество не прижилось. Когда же Паисий Величковский, подражая другим, решил это старчество ввести, то монахи — то есть те, кто худо-бедно, но с текстом Евангелий знакомы были, — воспротивились. Утвердилось же старчество по вмешательству простого народа, то есть тех, кто с Евангелием знаком не был, да желания с ним познакомиться и не испытывал. Этой части населения старчество пришлось по вкусу и, как водится во всех национально-государственных религиях, уже в следующем поколении утвердилось настолько, что противостоявшие ему прежде богословы уже искали умственных построений, его оправдывающих. Делалось это чтобы сохранить своё положение богословов государственной религии.
Аргументация богоугодности старчества государственниками подбирается, разумеется, из трупной тематики. Скажем, приводится рассказ о послушнике, который не исполнил некоего послушания, возложенного на него старцем, ушёл из прежнего своего монастыря умерщвлять плоть свою в другое место. После долгих и, как утверждают, великих подвигов он сподобился, наконец, претерпеть истязания и мученическую смерть. Когда же церковь хоронила тело его, почитая за святого, то вдруг при возгласе диакона: «Оглашенные, изыдите!» — гроб с лежащим в нём телом мученика сорвался с места и вылетел из храма. (Всё это православные и католики рассказывают очень серьёзно!) Труп вернули обратно, но его опять выбросило. Так же и в третий раз. И лишь после того как старец позволил трупу не исполнять его повеление, тело удалось похоронить. Комментарии, очевидно, излишни.
Почему Стива выбрал старчество? Весьма вероятно, что не только потому, что это была наиболее признанная форма и вхождение в неё очевидней означало первенство. Весьма вероятно, что эта форма жизни была для князя и военного просто ближе: в армии тоже всякий нижестоящий отказывается от своей воли и исполняет волю вышестоящего начальника с надеждой в будущем стать таким же признанным начальником, который чужую волю подчинит своей собственной. Надо также учитывать, что князь Касатский жил в те времена, когда государственно-православная форма религиозности для населения была обязательна, царь носил военный мундир, считался помазанником Божьим, отдавал приказания нижестоящим, а те, в свою очередь, своим подчинённым, и, следовательно, всё это для них было воплощением воли Божьей. Касатский и в монастыре не мог не ощутить того удовольствия, которое испытывает на военной службе всякий человек, физически с ней справляющийся и не обладающий, хотя бы в незначительной степени, даром сомнения.
Итак, Касатский был пострижен в монахи и принял имя отца Сергия. На монашеском поприще отец Сергий, как и везде, преуспел, то есть достиг всего, чего, по мнению церковного руководства, мог достичь монах: был замечен, признан и повышен — его перевели, с одобрения его духовного отца, в монастырь поближе к столице. Здесь во время службы на отца Сергия приезжие дамы указывали пальцем, восхищались его внешностью, а также тем духом значительности, который всегда сопровождал князя и который от монашеских упражнений чувствительно для дам усилился. Дамы им любовались, и отец Сергий замечал, что это было ему приятно.
После одного скандального поступка отца Сергия не понизили; наоборот, он получил благословение на отшельничество. Он поселился один в пещере, где тут же, за тонкой дощатой дверью, был недавно погребён труп его предшественника.
Год за годом отец Сергий умерщвлял свою плоть, отказываясь от различных видов пищи, прежде всего здоровой, и, наконец, стал довольствоваться одним чёрным хлебом. На шестом году такой жизни произошёл случай, который окончательно прославил отца Сергия. В ближайшем городке жила богатая вдова, которая проводила время, совершая поступки, привлекавшие внимание всего города. Одним словом, она относилась к тому достаточно распространённому типу шлюх, которые в недавнюю атеистическую эпоху, не веря ни в Бога, ни в чёрта, привлекали внимание не только определённого рода поведением, но и угрозами уйти в монастырь, что закономерно, поскольку, несмотря на обилие восхитительных приключений, не могут не замечать своей в сексе генитальной бездарности. Долговечней же выделяться не в толпе, но в кажущемся одиночестве. Однажды эта весёлая и богатая вдова отправилась с поклонниками кататься на лошадях и на пари решила провести ночь с отцом Сергием. Из текста «Отца Сергия» не очевидно, что она под этим подразумевала, но при желании можно понять и так, что речь шла лишь о пребывании под одной крышей.
Отец Сергий, как всегда, молился, когда в окно постучала весёлая вдова. Отец Сергий выглянул, и тут произошло то, что весьма ценится у садомазохистски настроенной части населения: они сразу узнали друг друга. А узнали они друг друга в том смысле, что она ему очень понравилась, он немедленно её захотел, она это поняла и почувствовала, что и она его хочет. Он тоже увидел, что он ей понравился с первого взгляда, что она его захотела и поняла, что и он её хочет. Но, как обыкновенно принято в подобных случаях, они стали вести себя так, как будто друг друга не узнали.
Весёлая вдова, после того как монах её впустил и ушёл в другое отделение своей пещеры (к трупу), разделась, оголила грудь, сняла чулки и платье и стала умолять монаха ей помочь, потому что она вся промокла, простудилась и у неё жар. Это был прекрасный повод для стонов как бы умирающей (отец Сергий явно был не первый некрофил, которого она узнала, и дело своё знала хорошо), прекрасный ещё и потому, что сопровождающие стоны слова призывали отца Сергия к милосердию к страждущей больной, а ещё потому, что весёлой вдове было внутренне приятно поверить, что она больна и умирает.
Отец Сергий вспомнил, как в аналогичных ситуациях поступали его предшественники — признанные государственниками святые. Они в таких случаях ещё с большим азартом начинали умерщвлять свою плоть, в частности — жечь. Отец Сергий положил руку на стекло лампы — но ему это не помогло. Тогда отец Сергий взял топор, положил на чурбак указательный палец — и отчленил его. Не подобрав отскочившего пальца — части, как говорит Библия, храма Святого Духа, осквернять и разрушать который есть преступление против Бога (1 Кор. 3:16, 17), — он вошёл к ней, к «умирающей». Бледный вид его окончательно её пленил. Выскочив посмотреть на валявшийся в трухе палец, она испытала сильное чувство. Вскоре она приняла решение стать подобной отцу Сергию, одновременно при этом в очередной раз поразив город и привлёкши к себе внимание, — постриглась малым постригом.