Поднятые на белой кошме. Ханы казахских степей
Шрифт:
Хутба — проповедь по пятницам и в праздничные дни в мечети с упоминанием имени царствующего государя, на которого призывалось благословение божье. Право хутбы принадлежало сначало исключительно халифу. Со второй половины IX в. это право, считавшееся в мусульманском мире основным внешним признаком независимого государя, стали присваивать себе местные мусульманские владетели, а с XIV в., по мере того как ислам становился официальной религией в западных монгольских улусах, — и Чингизиды. В редких случаях делали поминания также покойных мусульманских владетелей рядом с живым государем, в память каких-либо великих заслуг этих лиц, вроде того, как было постановлено поминать на хутбе Хулагуида Газан-хана при его преемнике Улджайту-хане (правил в 1304–1316 г.) и умершего Шибанида Убайдулла-хана (правил в 1533–1339 г.) как идеального правителя в духе мусульманского благочестия.
Сословие султанов составляли очень разные люди. И, конечно, не каждый раз ханом выбирался самый храбрый, умный
5. Закон и насилие в практике престолонаследия
Принцип престолонаследия.
Порядок преемства власти.
Формы перехода верховной власти.
Узурпация власти.
Формулы обоснования узурпации.
Подставные ханы и ханы-самозванцы.
Выше (раздел 2) мы рассмотрели обстоятельства восшествия на престол первых четырех преемников Чингизхана, источники права на власть, и можем обоснованно утверждать, что в Еке Монгол улусе (таково было официальное название государства монголов с 1211 г.) единственно правовым основанием для получения сана хана служила принадлежность претендента к „золотому роду“, однако четкого законодательства о престолонаследии не существовало. Сам основатель монгольской династии Чингизхан был за то, чтобы власть в государстве переходила в руки самого достойного члена „золотого рода“, к какому бы из четырех царских домов (дом Джучи, Чагатая, Угедея, Тулуя) он ни принадлежал. Свою приверженность именно к наследственно-династическому принципу передачи верховной власти независимо от степени родства нового суверена с предыдущим он со всей определенностью высказал еще в 1219 г. Когда на совещании перед походом на земли современного Казахстана и Средней Азии Чингизхан назначил Угедея своим наследником, Угедей выразил опасение, что его дети и внуки будут люди без достоинств и не смогут наследовать престол. Чйнгиз-хан сказал: „Если у Угедея народятся такие потомки, что хоть травушкой-муравушкой оберни — коровы есть не станут, хоть салом окрути — собаки есть не станут, то среди моих-то потомков ужели так-таки ни одного доброго и не родится?“ [Сокровенное сказание, с. 186].
Назвав еще при жизни наследником престола Угедея, Чингизхан тем самым узаконил право правителя по своей воле назначать себе преемника, а заодно определил и предпочтительную форму преемственного порядка власти от одного члена „золотого рода“ к другому — политическое завещание. Великий хан Угедей (правил в 1229–1241 г.) в вопросах о престолонаследии во всем следовал своему отцу.
В правление великого хана Гуюка (1246–1248) мы видим в жизни Монгольской империи принципиальное политическое новшество — попытку закрепления верховной власти за представителями исключительно одной семьи — семьи Гуюка. Вспомним его памятное обращение к царевичам и военачальникам на курултае 1246 года: „Я соглашусь принять престол на том условии, что после меня каанство будет утверждено за моим родом“. Он же, Гуюк-хан, первым в истории Монгольской империи определил порядок прямого наследования — от отца к сыну, выразив это четкой и лаконичной формулой: при жизни сына царство не может перейти к внукам [Рашид ад-Дин, т. 2, с. 119].
Однако и семейно-клановый принцип передачи власти не стал у Чингизгидов общепризнанным. После смерти Гуюка, сына Угедея, царевич Бату, который, как и его дед Чингизхан, придерживался принципа выборности великого хана из среды наличных Чингизидов по их личностным качествам, пользуясь своим главенствующим положением в империи, добился в 1251 г. передачи царской власти дому Тулуя, четвертого сына Чингизхана.
Словом, в государственной жизни Монгольской империи уже в начальных этапах ее истории главной проблемой была проблема соотношения между правом и силой, что в свою очередь явилось естественным следствием отсутствия в стране строго фиксированных правил о порядке избрания хана. Такое состояние дела приводило к тому, что после смерти каждого государя разворачивалась борьба за престол между отдельными партиями царевичей и эмиров; причем, каждая из соперничающих сторон обосновывала свои права на власть как единственно законные. Столкновение разных прав было результатом того, что право на власть могло выражаться в различных порядках.
Мы уже знаем, что политическим идеалом Чингиз-хана, завещанным им своим потомкам, был порядок выборности, согласно которому на престол ханства возводится (самый) способный и порядочный из членов „золотого рода“, которого царевичи и знать признают за благо. При таком порядке преемства власти все зависело от обстоятельств, и провозглашение хана обычно совершалось путем интриг различных партий Чингизидов, менялась линия старших и младших родоначальников и т. п. Показательный пример — восшествие на престол сына Тулуя, царевича Мунке (правил в 1251–1259 г.). Оно совершилось, как это описано выше (раздел 2), не путем законности, а полным произволом Бату и войска. Ведь и впрямь Мунке был по возрасту не старше других царевичей, его родители не царствовали, ему никто не завещал власть, он не отличался исключительными качествами, кроме разве того, что был выдающимся кутилой своего времени, зато на него большое влияние имел могущественный Бату, умный, хитрый, но, по словам источников, добрый (саин) царевич.
Порядок выборности, согласно которому личные качества принца ставятся превыше всего, не стал, однако, ни единственным, ни основным политическим порядком в чингизидских улусах, хотя он действовал до конца династии Чингизидов. Вот какие речи произносились, например, в 1583 г, на совете, в котором решался вопрос о возведении на престол Шибанида Абдулла (Абдаллах) — султана; правда, в речи порядок выборности приписывается не Чингиз-хану (ум. в 1227 г.), а самому пророку Мухаммаду (ум. в 632 г.), что тоже показательно. „Хотя по предписанию и установлениям чингизовым, корона владычества и узда ханства принадлежат самому старшему летами, и его имя нужно поминать на зктениях, и с его именем чеканить монеты, но есть еще закон пророка, чтобы государем был тот, кто истинно достоин сана царского и в состоянии сделать подданных счастливыми“ [Хафиз-и Таныш, рук., л. Вельяминов-Зернов, 1859, с. 398–399]. Небезынтересно отметить, что во второй половине XVIII в., когда казаки Киши (Младшего) жуза и части Орта (Среднего) жуза приняли российское подданство, российское правительство выдвинуло предложение, чтобы в Казахских степях звание хана „доставалось не старшему и ближайшему по линии ханства, но токмо достойнейшему“ [Сабырханов, 1981, с. 158].
Другим порядком преемства власти, установившимся в чингизидских улусах, был порядок старшинства, согласно которому преимущественное право на ханство имел старший в ханском роде, и, например, дядя, брат хана, считался старше своих племянников, сыновей хана [Бартольд, т. 2, ч. 1, с. 268; т. 8, с. 140; Федоров-Давыдов, 1973, с. 68–70, 168; Султанов, 1982, с. 85]. Но и при этом распорядке бывали случаи, когда престола домогался не брат умершего хана, а сын хана, основывая свое право на своем старшинстве лет перед дядей по отцу. В таких случаях возникал спорный вопрос: кто выше на „лествице старшинства“ (выражение В. О. Ключевского, т. 1, с. 190), младший ли летами дядя или младший по поколению, но старший возрастом племянник? Тогда способом решения политических споров между претендентами на престол нередко становилось поле боя.
Так или иначе отступления от порядка старшинства (генеалогического, когда старшинство определяется порядком поколений, т. е. расстоянием от родоначальника, и физического, когда старшинство определяется порядком рождения, т. е. сравнительным возрастом лиц в каждом поколении) бывали часто. В чингизидских улусах видим иной порядок, который держался не на очереди старшинства, а по которому передача власти происходила в одном поколении — от брата к брату. Действие этого порядка, который в исследовании Г. А. Федорова-Давыдова (1973, с. 104, прим. 191) назван „архаическим порядком престолонаследия“, хорошо иллюстрируют политические события в Чагатайском государстве: там, например, в первой трети XIV в. один за другим правило пятеро братьев, сыновья Дувы (Тувы): Есен-Буга (1308–1318), Кебек (1318–1326), Ильчигидай (ок. 1326–1328), Дурра-Тимур (ок. 1328–1330), Тармаширин (ок. 1330–1334) [Мунтахаб ат-таварих, изд., с. 107–111; Шаджарат ал-атрак, с. 368–371; Бахр ал-асрар, т. 6, ч. 2, л. 14б-23а; Бартольд, т. 5, с. 161–163]. Примеры действия „архаического порядка престолонаследия“ в Казахском ханстве будут приведены ниже, во второй главе настоящего исследования.
Наблюдения показывают, что нередко престол занимали в порядке прямого наследования, т. е. власть переходила непосредственно от отца к сыну (а при смерти сына — к внукам). Переход ханского достоинства по прямой нисходящей линии не вызывал особого сопротивления, и потому в политической жизни чингизидских улусов и образованных на их развалинах государствах этот порядок престолонаследия соблюдался на протяжении многих десятилетий кряду.
Каждый из перечисленных выше порядков престолонаследия признавался традицией правильным, и вопрос о предпочтении того или иного из них решался всякий раз с учетом конкретных обстоятельств. Поэтому, по замечанию В. В. Бартольда, обсуждение вопроса о том, который из Чингизидов в том или другом случае имел больше права на престол и было ли избрание того или другого хана законным, не является корректным [Бартольд, т. 1, с. 109].