Подожди до весны, Бандини
Шрифт:
– Да это же просто Джамбо, – успокаивал он. – Всего-навсего моя собака, Джамбо.
Она вышла на кухню и осторожно выглянула в окно. Джамбо, весь черный от угольной пыли, по-прежнему метался кругами по двору, то и дело валясь на спину, вскакивая – и по новой.
– Он похож на волка, – сказала она.
– Он наполовину волк, но очень дружелюбный.
– Я его тут не потерплю, – заявила она.
Это, он знал, – начало противостояния, которое продлится не меньше двух недель. Так было со всеми его собаками. В конце концов Джамбо, как и его предшественники,
Он смотрел, как мать разворачивает покупки.
Спагетти, томатный соус, римский сыр. Но раньше по будням у них спагетти никогда не было. Спагетти – исключительно для воскресных ужинов.
– Чего ради?
– Небольшой сюрприз для твоего отца.
– Он возвращается домой?
– Он будет дома сегодня.
– Откуда ты знаешь? Ты что, его видела?
– Не спрашивай. Я просто знаю, что сегодня он будет дома.
Он отрезал кусочек сыра для Джамбо, вышел наружу и позвал. Как выяснилось, Джамбо понимал команду «сидеть». Артуро пришел в восторг: вот вам разумная собака, а не просто дворняга. Вне всякого со-
мнения, разум унаследовал от волков. Вместе с Джамбо, который бежал рядом, опустив нос к земле, вынюхивая и помечая каждое деревце по обеим сторонам улицы то в квартале впереди, то на квартал отставая, то уносясь вперед и лая на него, Артуро зашагал на запад, к низким предгорьям, за которыми топорщились белые вершины.
На границе города, где Дорога Хильдегардов резко сворачивала к югу, Джамбо зарычал волком, осмотрел сосны и кустарник по обе стороны и нырнул в овраг: его угрожающий рык – как предупреждение всякой дикой твари, что осмелится против него выйти. Ищейка! Артуро смотрел, как пес петляет по кустам, чуть ли не волоча брюхо по самой земле. Что за пес! Наполовину волк, наполовину ищейка.
В сотне ярдов от вершины холма он услышал звук, теплый и знакомый с раннего детства: постукивание молотка по зубилу – отец раскалывает камень. Он обрадовался: значит, отец будет в своей робе, а он любит отца в робе, так к нему легче подойти.
Слева затрещали кусты, и на дорогу пулей вылетел Джамбо. В зубах он держал дохлого кролика – тот сдох много недель назад, вонял разложением. Джамбо описал по дороге полукруг ярдов в двенадцать, выронил добычу и улегся смотреть на нее, распластавшись мордой по земле, задрав зад, елозя взглядом с кролика на Артуро и обратно. В горле у него свирепо зарокотало, стоило Артуро подойти поближе… Вонь была тошнотворной. Он подскочил и попытался пинком отшвырнуть падаль с дороги, но Джамбо выхватил кролика из-под самой его ноги, вскочил и победным галопом пустился наутек. Несмотря на вонь, Артуро наблюдал за ним в восхищении. Ну и пес! Наполовину волк, наполовину ищейка, наполовину охотничья собака.
Но он забыл и о Джамбо, и обо всем на свете, забыл даже то, что хотел сказать, когда голова его вынырнула из-за вершины холма и он увидел, что отец наблюдает за ним: молоток в одной руке, зубило – в другой. Он стоял на самом верху и ждал без единого движения. Долгую минуту Бандини смотрел прямо ему в лицо. Затем поднял молоток, прицелился зубилом и вновь ударил по камню. Артуро понял, что он не совсем некстати. Он пересек грунтовку к тяжелой скамье, над которой трудился Бандини. Ждать пришлось долго, щурясь, чтобы осколки камня не попали в глаза, прежде чем отец заговорил:
– Ты почему не в школе?
– Нет занятий. У них похороны.
– Кто умер?
– Роза Пинелли.
– Девочка Майка Пинелли?
– Да.
– Никудышный он человек, этот Майк Пинелли. Шестерит на забастовках в шахте. Никуда не годный.
Он продолжал работать. Обтесывал камень, чтобы тот вошел в сиденье каменной скамьи где нужно. На лице еще виднелись следы Рождества – три длинные царапины вдоль щеки, будто линии коричневого карандаша.
– Как Федерико? – спросил Бандини.
– Нормально.
– Как Август?
– Все в порядке.
Тишина, только молоток позвякивает.
– Как у Федерико в школе?
– Нормально, наверное.
– А у Августа?
– У него все в порядке.
– А у тебя – у тебя хорошие отметки?
– Нормальные. Молчание.
– Федерико хорошо себя ведет?
– Конечно.
– А Август?
– Нормально.
– А ты?
– Наверное.
Молчание. Он видел, как к северу собираются тучи, на вершины ползет дымка. Оглянулся, ища Джам-бо, но того и след простыл.
– Дома все в порядке?
– Шикарно.
– Никто не болеет?
– Не-а. У нас все прекрасно.
– Федерико по ночам хорошо спит?
– Конечно. Каждую ночь.
– А Август?
– Ага.
– А ты?
– Конечно.
Наконец он это произнес. Чтобы сказать, пришлось отвернуться, встать к нему спиной, подобрать тяжелый камень, что потребовало всей силы в шее, в спине и руках, чтобы с быстрым вздохом вырвались слова:
– Как Мамма?
– Она хочет, чтобы ты вернулся домой, – ответил он. – Готовит спагетти. Она хочет, чтобы ты был дома. Она мне сама так сказала.
Отец подобрал еще один камень, на сей раз крупнее, с огромным усилием, аж лицо побагровело. Встал над ним, тяжело дыша. Рука потянулась к глазам, палец смахнул капельку с крыла носа.
– Что-то в глаз попало, – объяснил он. – Каменная крошка.
– Я знаю. Мне тоже попадало.
– Как Мамма?
– Нормально. Шикарно.
– Больше не злится?
– Не-а. Хочет, чтобы ты был дома. Сама мне сказала. Спагетти на ужин. Значит, не злится.
– Я не хочу больше никаких скандалов, – сказал Бандини.
– Она даже не знает, что ты здесь. Думает, ты живешь с Рокко Сакконе.
Бандини вгляделся в его лицо.
– Но я действительно живу с Рокко Сакконе, – ответил он. – Я у него все время жил, с тех самых пор, как она меня вышвырнула.
Хладнокровное вранье.
– Я знаю, – сказал он. – Я ей так и говорил.
– Ты ей так и говорил. – Бандини отложил молоток. – А ты откуда знаешь?
– Мне Рокко сказал. С подозрением:
– Понятно.
– Папа, ты когда придешь домой?