Подполковник Ковалев
Шрифт:
Вероятно, можно обладать богатейшими военными познаниями и быть никудышным командиром полка. Потому что для него важно и умение разбираться в характерах, даже их оттенках, сплачивать вокруг себя помощников, быть сведущим в делах чисто хозяйственных.
Не академия, а именно жизнь дает желанный опыт организатора и воспитателя. Опыт накапливался годами, когда был взводным, ротным, командовал батальоном. И в дальних гарнизонах были неплохие стартовые площадки для командирского взлета…
Вот и сегодня с утра навалился
Долго выколачивал асфальт для парка боевых машин; приходил со своими делами заместитель командира полка по тылу; начштаба представил план группового упражнения, уточнил боевой расчет. Один за другим следовали звонки из КЭЧ, горисполкома по поводу закладки дома для офицеров гарнизона.
Надо было проверить, как строят командный пункт на полигоне, как оборудуют учебные классы, узнать, почему не присылают бульдозерные танковые устройства.
Хозяйство было большим, «многоотраслевым»: с танками, тягачами, артиллерией, бронетранспортерами. Даже с парниками, свинофермой и бахчой.
И, конечно же, нельзя было разрешать сутолоке, стихии мелочей захлестывать тебя, нельзя было сбиваться с курса, упускать из виду стержень полковой жизни, ее главное предназначение — готовность к бою.
Ковалев с утра провел тактическую летучку, ознакомил офицеров с недавно полученной техникой, а позже говорил со штабистами об их работе, выезжал на стрельбы.
Взвод лейтенанта Санчилова показал, мягко говоря, неутешительные результаты. Два часа назад этот лейтенант понуро стоял перед Ковалевым.
У Санчилова молодой румянец на удлиненном лице, синие глаза, яркие губы, под гимнастеркой угадываются худые ключицы.
Собственно, парня следовало пропесочить крепче, потому что к службе относится он, как к чему-то скоро преходящему, недопонимая или не желая понять важности черновой, кропотливой работы.
Да и командирская жилка у Санчилова прощупывается слабовато — не хватает собранности, что ли? Вроде бы и конспект занятий составляет неплохо, и машину водит, и прилично знает технику, а взвод в середнячках.
Теперь, после университета, молодые лейтенанты обязаны были отслужить в армии два года. Вот Санчилов и «несет бремя», мечтая о будущей научной карьере и, так сказать, «перебывал».
Ковалев не признавал громких разносов провинившихся, не однажды убеждался, что тихо произнесенное ироническое замечание действует на людей самолюбивых сильнее начальственного окрика. Да это подтверждал и опыт его воспитателей — Боканова, Демина, тех офицеров, с кем служил.
Еще курсантом Ковалев любил цитировать едкие слова поэта:
Когда б величье достигалось криком, То и осел стал шахом бы великим……Подполковник хорошо помнил появление Санчилова в части. Лейтенанту
Когда этот высокий, с тонкой талией и кривоватыми «кавалерийскими» ногами лейтенант представился, Ковалев, заметив на его груди университетский ромбик, поинтересовался:
— Какой факультет окончили?
— Физический, — не без гордости ответил Санчилов.
И он, Ковалев, два десятка лет назад предстал вот таким же перед своим начальником в дальнем, очень дальнем гарнизоне.
— Ваши знания весьма пригодятся армии, — сказал Владимир Петрович лейтенанту.
Санчилов смолчал, но на его бесхитростном лице можно было безошибочно прочитать: «Ну, положим, не одной только армии».
Ковалев рассказал лейтенанту о предстоящей службе, о боевых традициях и офицерах полка, о его роте. Но во время этой беседы Владимира Петровича не оставляло ощущение, что лейтенант не пытается глубоко вникнуть в подробности ожидающей его жизни, слушает как бы со стороны.
«Странно, — подумал еще тогда Ковалев, — ну, ничего, осмотрится, войдет в армейский ритм».
…Лейтенант был самолюбив, пожалуй, даже болезненно самолюбив, и его щеки побледнели, когда сегодня командир полка, заканчивая разбор стрельб, сказал:
— Прикажете мне самому обучать ваших солдат простейшим вещам? Рассматриваете армию как транзитный зал для двухгодичника?
Это был несколько жестковатый, но точно рассчитанный нокдаун. Санчилов молчал, опустив голову, уши его горели.
— Разрешите идти? — наконец спросил он.
— Идите.
Санчилов не очень ловко повернулся кругом. При этом ясно обозначились его острые лопатки.
Ковалев пошел берегом реки. Ее уже покрыла зеленоватая ряска. Черт возьми, не такая эта река и безобидная! Когда танковая рота форсировала ее, один танк, отклонившись от заданного направления, угодил в яму. Пришлось вытягивать тросами.
Владимир Петрович свернул на улицу Гагарина. У подъезда четырехэтажного дома галдели мальчишки, похожие на возвратившихся в эту пору из степи грачей.
Дверь Ковалеву открыла мать — Антонина Васильевна. Она много лет жила в их семье, вместе с ними переезжала из гарнизона в гарнизон.
Владимир Петрович на мгновение привлек мать к себе. Ее седая голова едва доставала ему до плеча.
Все же как она сдала за последние годы. Крепится, виду не подает, а ночами стонет и все тайно лечит себя, не признавая поликлиник и курортов. Страшно подумать, что придется когда-то ее потерять, к этой мысли привыкнуть невозможно.
— Верочка еще не приходила, у нее тяжелый больной, — сообщила Антонина Васильевна, — ужинать будешь?.. Сациви?