Подполковник Ковалев
Шрифт:
Бабушка, Валерия Леонардовна, всю жизнь проработавшая билетершей в театре, души не чаяла во внуке, боготворила его, считала, что растет гений, ограждала его от каких бы то ни было забот и все помыслы сводила к «колорийному питанию»: закармливала сливками, гоголями-моголями.
— Вы представляте, Мария Ивановна, — восхищенно говорила она соседке, глядя на нее немигающими, детски-наивными глазами, — с утра, даже в воскресенье, как уткнется в историческую энциклопедию и — до ночи! Никакая сила не оторвет.
— Но ведь нехорошо это, Валерия
— Он — особенный ребенок! — восклицала бабушка, отметая все сомнения.
Сам «особенный ребенок» не задумывался над тем, действительно ли он особенный? Просто ему было удобно так жить.
Бабушка чистила его обувь, гладила брюки, помнила за него, что ему надо сделать, куда пойти. Зачем же лишать ее удовольствия кудахтать над ним? Бабушка даже постаралась освободить Владлена от уроков физкультуры в школе, от «непосильных физических нагрузок». И все ей мерещились страхи, опасности для внука: простуды, провалы в люки, автомобильные катастрофы, налеты бандитов.
Стоило Владлену задержаться в школе на час-другой — на репетиции, собрании, — как бабушка обзванивала морг, Скорую помощь, отделения милиции: «Не было ли в последний час на улице несчастного случая?» Не смея прийти в школу, потому что Владлен стыдился таких приходов и сердился на бабушку, она, полумертвая от страха, ждала его у дома.
Правда, временами Владлена раздражала ее опека, особенно неумеренное желание «кормить питательно». Он бунтовал. Ему надоедало вечное соседство бабушки за кухонным столом, когда она подкладывала ему кусочки курицы, намазывала хлеб маслом, бдительно следила, чтобы все это исчезало. «Ты еще долго будешь хозяйничать в моей тарелке?» — раздраженно спрашивал он.
Но в общем такая жизнь Владлена вполне устраивала.
Теперь, когда ему надо было самому думать о себе, отвечать за поступки, «нести службу», когда подступали естественные тяготы солдатской жизни, Владлену приходилось очень трудно. Не однажды с огорчением думал он: «Ну и воспитали меня!» Отца, мать, бабушку, школу считал он виновниками всех нынешних неприятностей.
Более или менее благополучно закончив десятый класс и даже получив похвальную грамоту по истории, Владлен подал документы на исторический факультет университета. Конкурс был — один к десяти, Грунев недобрал двух баллов и не прошел. Бабушка была в отчаянии.
— Ничего, — успокаивал ее Владлен, — отслужу (в армии, и у меня, при новом поступлении, будут льготы.
— Ты — в армии?! — ужаснулась Валерия Леонардовна.
— Ты меня всегда считала ни на что не способным! — оскорбился внук. — Прекрасно знаешь, что я неплохо стреляю!
Он действительно в школьном тире получал даже призы.
Острый интерес к огню был у Владлена всю жизнь.
Бабушка цепенела, обнаружив в руках у него коробок спичек. А Владлену доставляло неизъяснимое наслаждение поджечь что-нибудь пластмассовое или просто бумагу на блюдце и смотреть, — как языки
Если в квартире гас свет, Владлен радостно бросался зажигать свечу и долго всматривался в ее гибкий, желтый язык, обведенный темной каемкой.
С первых же дней службы во взводе Санчилова Владлена привлек взрывпакет. Его заинтересовало и само название и даже вид этого небольшого картонного цилиндра со шнуром. Интересно, как горит шнур? Быстро или медленно, пламенем сильным или проворной змейкой?
И еще хотелось Владлену купить в военторговском магазинчике газовую зажигалку с запасными баллонами к ней для заправки и с колесиком, регулирующим пламя.
Курить-то Владлен не курил и не собирался, но так приятно будет, если кто попросит спички, небрежно преподнести огонь зажигалки.
Зеленый вездеход «ГАЗ-69» ждал Ковалева у подъезда. Шел дождь. С колпачка уличного фонаря в темноту скатывались огненные капли. Казалось, они отделяются от расплавленной лампы.
За рулем сидел маленький молчаливый аварец Расул — второй год возивший командира полка. Расул гордился тем, что он — тезка поэта Гамзатова. Знал наизусть многие стихи своего знаменитого земляка, но почти никогда их вслух не читал.
Он метко стрелял, умело водил бронетранспортер.
Вызвать Расула на разговор было делом не легким. О себе рассказал Ковалеву скупо и не сразу, что его мать — колхозница, дедушка живет в ауле Кубачи, что, отслужив в армии, будет поступать в автодорожный институт.
Исполнительный, приметливый Расул знал все, что происходит в полку, но предпочитал эти знания оставлять при себе.
Машина проскочила «перекресток четырех огней», как его называли из-за светофоров, а Расул все молчал.
— Что там с Груневым? — наконец не выдержав, спросил Ковалев.
— Ничего страшного, — скупо ответил Расул, и Ковалев успокоился.
Он припомнил солдата Грунева: очень высокий, «баскетбольный» рост, совершенно детское круглое лицо с доверчивыми глазами. Неуклюжий, нескладный, с нелепыми жестами. Стоит в стороне, подбоченясь, положив растопыренные пальцы на высокие бедра. При ходьбе Грунев, казалось, с трудом волочит сапоги, шаркает подошвами. Гимнастерка морщится на его покатых плечах, воротничок много шире тонкой длинной шеи, и когда Грунев поглядывает по сторонам, то очень походит на молоденького любопытствующего гусачка.
Везде, где только мог и где даже не имел права, этот комнатный парнишка был занят своими мыслями, видно, далекими от армейской: службы, и находился словно бы в полусне. Команда доходила до него с запозданием, будто обегала невидимые преграды.
Грунев говорил тихо, и впечатление оставалось такое, что он стесняется воинского обращения, стыдится бравости в ответе.
Как угораздило его делать какие-то опыты с взрывпакетом?
…Санчилова подполковник Ковалев встретил в казарме первого батальона.