Подполковник Ковалев
Шрифт:
И расскажет всю правду о своих неудачах здесь. Пусть знает, с каким недотепой имеет дело.
…Александр познакомился с ней два года назад, когда Леночка перешла на третий курс литературного факультета их же университета.
Филологи и физики были месяц на уборке винограда, а потом компанией человек в двадцать, в их числе и Александр, «метеором» поплыли вверх по Дону, к Цимлянскому морю.
Санчилов сразу приметил эту высокую, голенастую девчонку, с круглыми, словно удивленными глазами и независимым выражением
Когда известный пижон и сердцеед Жорик Мордюков подъехал было к ней со своими обкатанными комплиментами, Леночка, пристально посмотрела на него, спросила:
— А что-нибудь менее затасканное есть в вашем репертуаре?
На ночь студенты остановились в пустующих в эту пору домиках для отдыха рабочих Волгодонского химического комбината. Домики с незамысловатыми верандами на простеньких подпорках, с двумя скамейками по бокам, стояли почти у берега реки.
В большой комнате самого большого дома собрались все, выложили на стол припасы. Здесь оказались помидоры и таранка, крутые яйца и пирожки.
В разгар веселья Леночка предложила Санчилову:
— Давайте пойдем к реке?
…Они сняли туфли и пошли по влажному прибрежному песку, оставляя глубокие следы.
Вдали на острове светил рубиновый глазок маяка в окружении тополей.
После шума студенческой пирушки здесь было особенно тихо, по-осеннему заброшенно. Говорить Александру не хотелось.
…Они подошли к перевернутому рыбачьему баркасу и сели на него. Пахло волглыми досками. Узкий мостик уходил в воду и внезапно обрывался. Сонно бормотала вода.
— Вы не такой, как другие, — сказала Леночка.
— Это плохо?
— Нет.
— Не разговорчивый?
— Нет, нет, дело совсем не в этом…
Потом, уже в Ростове, они ходили на концерты, в театры, бродили по городу: его набережной, паркам. Почему-то их особенно тянуло к памятнику Пушкину. Здесь, поздно вечером, почти ночью, Александр читал Леночке стихи Пушкина, впервые поцеловал ее.
Однажды, когда ему померещилось, что Леночка хмурится, чем-то недовольна, он спросил:
— Что за черная кошка пробежала между нами?
Леночка рассмеялась:
— Еще не родилась та черная кошка, которая могла бы пробежать между нами…
Ну, не молодец ли?!
А насчет недотепы — это он слишком. Покажет, на что способен!..
С веселой, остроумной «врачихой» Верой Ковалевой Евгения познакомилась в Сочи, где они отдыхали. Евгении сразу понравилась маленькая подвижная женщина с ворохом светлых волос, свежим лицом. Понравились естественная независимость, общительность, то, как говорила эта женщина о своем муже — сдержанно, с большой любовью и доверием к нему.
Они сдружились, вместе ходили на процедуры, просто погулять. Незадачливые ухажеры даже прозвали их «слониками», имея в виду тех, что шествуют на крышке пианино, словно приклеенные друг к другу.
Когда пришло время расстаться, обменялись адресами, чтобы переписываться.
Сейчас, после долгого перерыва, Женя решила написать подруге.
«Мне
Собственно, я уже прожила несколько жизней: юную, ученическую, студенческую, когда училась сначала в металлургическом техникуме, потом, заочно, в педагогическом институте, и вот вошла, в нынешнюю, главную для меня жизнь — заводскую.
На бумаге должность моя выглядит довольно пышно: „инженер-методист по техническому обучению и воспитанию подростков“. По существу же все гораздо прозаичнее: поступают на завод мальчишки и девчонки лет четырнадцати-пятнадцати, а я их главмама.
Надо добраться до их сердцевины, дать рабочую профессию — прессовщика, токаря, штамповщика, слесаря, дать образование, потому что многие бросили школу, выпрямить характеры.
На заводе нашем — пятнадцать тысяч рабочих, и вот когда подростка присылает детская комната милиции или райисполком, начинается процесс обкатки. Занятие это, скажу тебе без фальшивых вздохов, любо мне, хотя дьявольски трудное..
…Утро мое обычно начинается так: встаю в шесть, кормлю своего Петушка, отвожу его в детский сад и еду трамваем на завод.
Я люблю наш Таганрог: дремучие заросли городского сада, каменную лестницу с солнечными часами, причалы и белые паруса яхт-клуба, видавший виды маяк и зеленую Чеховскую улицу.
И новый Таганрог люблю с его Приморским парком, широкими проспектами, потоком студентов радиотехнического института.
А трамвай все везет и везет — через весь город, — подрагивает на стыках, скрежещет на поворотах. Остановка „Шлагбаум“. Когда-то здесь действительно был конец города, стояли две нелепые узкие пирамиды из кирпича, с позолоченными шарами на вершинах. Но вот и пирамиды снесли, и город далеко отодвинул свою окраинную черту, а название „Шлагбаум“ осталось.
Вероятно, и с иным человеком бывает так: он совсем другой, в иных границах, а его все принимают за прежнего.
Вот мой Витя Дроздов… Представь себе мордашку с носом „сапожком“ и ржаными волосами. Впереди они, словно умышленно, не стрижены и кустиками нависают на уши, а сзади подворачиваются вверх.
Впервые он предстал передо мной в роскошных, расклешенных внизу блекло-зеленых джинсах, плотно облегавших икры ног. Ладонь парень картинно держал в приклепанном кармашке.
Я уже была немного наслышана об этом золотце. Для „личных технических целей“ он срывал трубки у телефонных автоматов. Нам его, из рук в руки, передала милиция.
— Ну что, Витя, будем работать? — спрашиваю.
Дроздов иронически улыбнулся:
— Я ж ребенок…
Пошла к нему домой. Ничего утешительного. Отец в „бегах“, даже алименты не платит. Мать, преждевременно состарившаяся женщина, давно утратила власть над сыном, стала жаловаться на него, на своих братьев.
— Жрут водку, его приучают. И водится Витька с каким-то отребьем. Только и слышу: Цыган, Черт…
Определили мы Дроздова в модельный цех: там делают деревянные формы для будущих отливок.