Подполковник Ковалев
Шрифт:
И расскажет всю правду о своих неудачах здесь. Пусть знает, с каким недотепой имеет дело.
…Александр познакомился с ней два года назад, когда Леночка перешла на третий курс литературного факультета их же университета.
Филологи и физики были месяц на уборке винограда, а потом компанией человек в двадцать, в их числе и Александр, «метеором» поплыли вверх по Дону, к Цимлянскому морю.
Санчилов сразу приметил эту высокую, голенастую девчонку, с круглыми, словно удивленными глазами и независимым выражением лица.
Когда известный пижон и сердцеед Жорик Мордюков подъехал было к ней со своими обкатанными комплиментами, Леночка, пристально посмотрела на него, спросила:
— А что-нибудь менее затасканное есть в вашем репертуаре?
На ночь студенты остановились в пустующих в эту пору домиках для отдыха рабочих Волгодонского химического комбината. Домики с незамысловатыми верандами на простеньких подпорках, с двумя скамейками по бокам, стояли почти у берега реки.
В большой комнате самого большого дома собрались все, выложили на стол припасы. Здесь оказались помидоры и таранка, крутые яйца и пирожки.
В разгар веселья Леночка предложила Санчилову:
— Давайте пойдем к реке?
…Они сняли туфли и пошли по влажному прибрежному песку, оставляя глубокие следы.
Вдали на острове светил рубиновый глазок маяка в окружении тополей.
После шума студенческой пирушки здесь было особенно тихо, по-осеннему заброшенно. Говорить Александру не хотелось.
…Они подошли к перевернутому рыбачьему баркасу и сели на него. Пахло волглыми досками. Узкий мостик уходил в воду и внезапно обрывался. Сонно бормотала вода.
— Вы не такой, как другие, — сказала Леночка.
— Это плохо?
— Нет.
— Не разговорчивый?
— Нет, нет, дело совсем не в этом…
Потом, уже в Ростове, они ходили на концерты, в театры, бродили по городу: его набережной, паркам. Почему-то их особенно тянуло к памятнику Пушкину. Здесь, поздно вечером, почти ночью, Александр читал Леночке стихи Пушкина, впервые поцеловал ее.
Однажды, когда ему померещилось, что Леночка хмурится, чем-то недовольна, он спросил:
— Что за черная кошка пробежала между нами?
Леночка рассмеялась:
— Еще не родилась та черная кошка, которая могла бы пробежать между нами…
Ну, не молодец ли?!
А насчет недотепы — это он слишком. Покажет, на что способен!..
С веселой, остроумной «врачихой» Верой Ковалевой Евгения познакомилась в Сочи, где они отдыхали. Евгении сразу понравилась маленькая подвижная женщина с ворохом светлых волос, свежим лицом. Понравились естественная независимость, общительность, то, как говорила эта женщина о своем муже — сдержанно, с большой любовью и доверием к нему.
Они сдружились, вместе ходили на процедуры, просто погулять. Незадачливые ухажеры даже прозвали их «слониками», имея в виду тех, что шествуют на крышке пианино, словно приклеенные друг к другу.
Когда пришло время расстаться, обменялись адресами, чтобы переписываться.
Сейчас, после долгого перерыва, Женя решила написать подруге.
«Мне вчера стукнуло тридцать два. Много это или мало для женщины? Вероятно, очень много.
Собственно, я уже прожила несколько жизней: юную, ученическую, студенческую, когда училась сначала в металлургическом техникуме, потом, заочно, в педагогическом институте, и вот вошла, в нынешнюю, главную для меня жизнь — заводскую.
На бумаге должность моя выглядит довольно пышно: „инженер-методист по техническому обучению и воспитанию подростков“. По существу же все гораздо прозаичнее: поступают на завод мальчишки и девчонки лет четырнадцати-пятнадцати, а я их главмама.
Надо добраться до их сердцевины, дать рабочую профессию — прессовщика, токаря, штамповщика, слесаря, дать образование, потому что многие бросили школу, выпрямить характеры.
На заводе нашем — пятнадцать тысяч рабочих, и вот когда подростка присылает детская комната милиции или райисполком, начинается процесс обкатки. Занятие это, скажу тебе без фальшивых вздохов, любо мне, хотя дьявольски трудное..
…Утро мое обычно начинается так: встаю в шесть, кормлю своего Петушка, отвожу его в детский сад и еду трамваем на завод.
Я люблю наш Таганрог: дремучие заросли городского сада, каменную лестницу с солнечными часами, причалы и белые паруса яхт-клуба, видавший виды маяк и зеленую Чеховскую улицу.
И новый Таганрог люблю с его Приморским парком, широкими проспектами, потоком студентов радиотехнического института.
А трамвай все везет и везет — через весь город, — подрагивает на стыках, скрежещет на поворотах. Остановка „Шлагбаум“. Когда-то здесь действительно был конец города, стояли две нелепые узкие пирамиды из кирпича, с позолоченными шарами на вершинах. Но вот и пирамиды снесли, и город далеко отодвинул свою окраинную черту, а название „Шлагбаум“ осталось.
Вероятно, и с иным человеком бывает так: он совсем другой, в иных границах, а его все принимают за прежнего.
Вот мой Витя Дроздов… Представь себе мордашку с носом „сапожком“ и ржаными волосами. Впереди они, словно умышленно, не стрижены и кустиками нависают на уши, а сзади подворачиваются вверх.
Впервые он предстал передо мной в роскошных, расклешенных внизу блекло-зеленых джинсах, плотно облегавших икры ног. Ладонь парень картинно держал в приклепанном кармашке.
Я уже была немного наслышана об этом золотце. Для „личных технических целей“ он срывал трубки у телефонных автоматов. Нам его, из рук в руки, передала милиция.
— Ну что, Витя, будем работать? — спрашиваю.
Дроздов иронически улыбнулся:
— Я ж ребенок…
Пошла к нему домой. Ничего утешительного. Отец в „бегах“, даже алименты не платит. Мать, преждевременно состарившаяся женщина, давно утратила власть над сыном, стала жаловаться на него, на своих братьев.
— Жрут водку, его приучают. И водится Витька с каким-то отребьем. Только и слышу: Цыган, Черт…
Определили мы Дроздова в модельный цех: там делают деревянные формы для будущих отливок.