Подполковник Ковалев

Изюмский Борис Васильевич

Санчилов уловил потепление со стороны Борзенкова, был благодарен и все же не мог преодолеть неприязнь к легкомыслию, несерьезности ротного вне полка, к «пижонству», как называл Александр все это.

Санчилов пытался убедить себя, что недостатки Борзенкова относятся к разряду тех, до которых ему, лейтенанту, не должно быть дела. Но как отмежуешь одно от другого? Разве нравственный облик офицера — не важнейшая часть его существа? Он писал об этом и в письме к Леночке.

* * *

Услышав

от сержанта, что его, Дроздова, вызывает лейтенант Санчилов, Виктор не торопился прийти к «гнилому либералу». Когда же пришел и узнал, что ему предстоит быть у взводного помощником «по слесарной части», — не принял это предложение всерьез: «Попробуем, служба-то идет, чин чинарем…»

Но стоило им вместе смонтировать в учебном классе «кибернетический экзаменатор», запрограммированный для изучения Устава, как Дроздов решил, что «ковыряться в технике» — милое дело, что все же «либерал» в физике «петрит» и держаться ближе к нему смысл имеет.

Правда, это входило в противоречие с его наставлениями Груневу.

— Запомни, — назидательно говорил Дроздов, — у солдата три заповеди: будь ближе к кухне; подальше от начальства, а то даст работу; если что неясно — ложись спать. Вопросы есть, чмырь?

— Я тебя уже просил не обзывать меня, — как мог суровее отвечал Владлен, — и категорически настаиваю на этом.

Азат Бесков, слышавший разговор, поддержал Владлена. Он это делал в последнее время все чаще:

— Правда, Дроздов, не нада… в семье мирна… Зачем чимирь-чимирь…

Грунев с благодарностью посмотрел на Азата.

— Спелись, — недовольно пробурчал Дроздов. — Ладно, ладно, Груня… Сахару у меня в мозгу маловато.

Ну, сахару у него хватало. А что касается второй заповеди, то и здесь не все сходилось: Дроздову интересно было с лейтенантом. Они вместе сделали «Универсальный тир». В нем поставили электронный указатель результатов стрельб с обратной информацией на пульте управления. Отсюда же регулировалась и скорость движения цели. Позже соорудили световой имитатор: он изображал стрельбу противника.

За все эти нововведения получили благодарность в приказе командира полка и денежное вознаграждение…

ГЛАВА ОДИННАДЦАТАЯ

Перед сном Грунев обреченно оказал Дроздову:

— О, воин, службою живущий, Читай Устав на сон грядущий! И утром, ото сна восстав, Читай с усердием Устав…

— Читай не читай — Груней помрешь, — отрезал Дроздов, — мозгой шевелить надо. — И покосился: как там Азат Бесков, не возникает?

На строевой подготовке Крамов обучал Грунева подавать команды своему

товарищу, потом — отделению. Но все это получалось у Грунева как-то мямлисто, он то и дело запинался, вставлял совсем неподходящие «гражданские» слова и вроде бы стеснялся командовать.

— Вы поймите, — внушал Крамов, — голос должен быть крепким, твердым, как в бою.

Грунев беспомощно бормотал:

— Совершенно верно. Но у меня не получается…

— Должно получиться! Вы родились мужчиной, так будьте им!

Грунев уже бодрее отвечал:

— В таком случае…

Его впервые назвали мужчиной, и он на полосе препятствий заработал оценку «хорошо».

А Крамов продолжал «обкатку»: добился того, что Грунев преодолел тысячу метров за 4,3 минуты, учил подходить к спортивному снаряду, вести рукопашный бой с автоматом Калашникова в руках. Отрабатывал удар ногой.

Багровея от напряжения, отрывал Грунев, до кровавых мозолей на ладонях, окопы. Прорывался через полосу, охваченную огнем, а потом сбивал с шинели язычки пламени, прыгал через ров, наполненный водой…

Но вот хоть плачь, а победить Дроздова в рукопашной — не мог. Тот легко валил его, обезоружив, цедил с пренебрежением: «Дохляк!»

…Даже армейский быт давался Груневу труднее, чем остальным. Но и он мыл ноги перед сном, стирал себе носовые платки, гладил брюки…

* * *

Сегодня Крамов впервые за все время похвалил Грунева. Небывалая вещь!

Когда взял из пирамиды автомат Грунева и через канал ствола уловил багряное солнце, Грунев ждал слава одобрения, но Крамов смолчал. А мог бы похвалить. Ведь масло Владлен тщательно вытер, чтобы на морозе оно не загустело и автомат не дал осечку. Скуп, ох, скуп сержант на похвалы.

…На занятиях по гимнастике у Грунева все эти месяцы не получалось упражнение на перекладине. Он тянул ноги к ней, а они не тянулись. И сколько сержант ни показывал ему, сколько ни говорил: «Делай, как я!» — ничего не получалось.

…Стыдно было перед ребятами отделения, и появилось какое-то презрение к своему телу, к себе: да неужели он хуже всех? Вечерами, тайно от остальных, стал бегать по площадке, лазить по шесту. Лежа на спине, поднимал ноги. До болей в животе «качал» брюшной пресс.

А сегодня — вот удачный день! Грунев сделал подъем переворотом и спрыгнул наземь по всем правилам. Даже сам себе не поверил.

Но и на этот раз сержант лишь произнес:

— Так…

Грунев, расслышав в этом «так» одобрение, расцвел и ответил не по-уставному:

— Старался ж…

После чего Крамов помрачнел.

Потом начал учить Грунева не бояться танка: приказал ему подлезть под днище немой машины и оставаться там после включения мотора.

И, наконец, на стрельбах…