Подполковник Ковалев
Шрифт:
— Приказы тоже надо давать посильные. А то получается: что захочу, то и наворочу.
И ведь прав.
Александр вдруг мысленно увидел свою любимую Леночку: белокурую, с длинными, стройными ногами… У нее скоро госэкзамены. А там, а там… Леночке трудно представить, как ему здесь, в общем-то, сложно. Каким незадачливым офицером он на поверку оказался. Глупо было предполагать: легли на плечи лейтенантские погоны, и ты — офицер. А отношения с подчиненными, с офицерами? Твой труд?
«Чего мне не хватает? Умения общаться с людьми. Не витать в розовых облаках, как мой Грунев».
В гуманитарных знаниях этот хлопец — кладезь, а какой беспомощный.
Было в Груневе для Санчилова что-то, напоминавшее его самого лет семь назад, уже преодоленное и потому вдвойне неприятное. Надо тому парню освободиться от «парения», твердо ходить до земле.
«Понимаешь, Леночка, очень хочется мне помочь ему. Но приобрел ли я право быть требовательным к подчиненным, если сам еще очень далек от видящегося мне идеала офицера?» И нет ничего зазорного учиться у подчиненного, у того же Крамова. Сержант проводил сегодня занятие по новой технике. Александра обуяла белая зависть: четкость, знание, ни одного лишнего движения и слова.
Непростительное мальчишество играть в «кто старше и главней», когда речь идет об армейском опыте. Если он стоящий — перенимай, и все тут.
Но противна, нестерпима бестактность. На занятие, которое проводил Александр, пришел майор Чапель и вдруг оказал Крамову:
— А ну сержант, покажи своему командиру, как собирать пулемет…
— Я это и сам умею! — вспыхнул Санчилов.
— Ничего, ничего, покажи, сержант, класс…
Крамов не знал куда деваться. Посмотрел на лейтенанта, словно принося извинение, стал собирать пулемет.
От такого опыта сбежишь.
«Ох, как не просто мне здесь», — Санчилов ускорил шаг и вышел из парка.
…Теперь удесятерилась ответственность личная. Не за себя. Это не самое трудное. А за подчиненных. Их тридцать, очень разных. Упрямый Янчук, вспыльчивый Саакьян, прирожденный юморист, медвежатистый Антон Хворыська, общительный, проворный, наделенный цепким умом Азат Бесков, сумрачный Гаков…
Александр сделал немаловажное открытие: надо уметь нейтрализовать отрицательные чувства. Иногда большего добьешься, если сначала похвалишь за достигнутое, этим как бы создашь положительный фон, а уже затем поставишь новую задачу. Своим доброжелательством надо выпустить «пар из котлов». Тогда и «сопротивление личности» уменьшится, а линию требований можно продолжать гнуть.
Его Леночка, наверно, все это знает давным-давно, ему же приходится изобретать и топор, и иглу, чтобы привести в божеский вид неустойчивого, анархичного Дроздова, несобранного Грунева…
Но сам-то он, лейтенант Санчилов, каков? Что ему следует изменить в своем характере?
Тоже быть собраннее!
«Отец на Курской дуге командовал артбатареей. У него ордена Отечественной войны и Красного Знамени. А мне сейчас надо одерживать победы над самим собой. И отвечать за подготовку подчиненных, их здоровье, нравственный характер».
Солдат — во многом копия командира.
…Александр уже знал, если и не все, то многое о своих солдатах: кто где родился, из какой семьи, с каким образованием и жизненным опытом пришел в армию, что думает делать после нее?
Вероятно, близость к людям — особое искусство. И очень не простое. Майор Васильев говорил ему: «Не надо, Александр Иванович, придумывать себя. Лучше всего быть добрым, если ты добр, любящим поэзию и музыку, если это в тебе, общительным, коли это свойство твоей натуры. Должна быть естественность поведения. Веселитесь на отдыхе с солдатами, не боясь уронить свое „благородие“, участвуйте в полковой самодеятельности, научите выпускать ротную стенгазету, пригласите к себе в гости сержанта, побеседуйте с родителями, приехавшими к солдатам».
Командир полка, если надо, умеет и потребовать. Да еще как! В прошлую среду Санчилов на стрельбы взял лишь два автомата на весь взвод, по-глупому решил остальных солдат не обременять.
А подполковник пришел на стрельбище. И сразу:
— Почему только два автомата?
Санчилов замялся. Сказать, что это выверенные, самые точные? Нет, врать не хотелось. Он продолжал молчать.
— Занятия прекратить, — строго приказал командир полка. — Бегом в казарму! Взвод полностью вооружить и продолжать занятие! Стрелять только из закрепленного оружия.
Срок он дал очень жесткий.
Что же, если вдуматься — справедливо. У него не осталось никакой обиды на подполковника, хотя от всех пар валил, когда возвратились из полигонных казарм на стрельбище.
Под вечер Ковалев пригласил Александра для разговора с глазу на глаз в, «штаб-квартиру», как он шутливо называл хатенку в стороне от полкового стрельбища.
Оно было далеко от города и занимало довольно большую полосу между глубокой, узкой речкой Сазоновкой и лесом. В степи создали танкодром, проходы в «минных полях», установили пульты управления танками и артиллерией, подготовили воронки, надолбы, замаскированные ямы-ловушки, мосты и броды, макет населенного пункта для штурма его — то есть все то, что необходимо для обучения солдат.
Санчилов миновал макеты танков — на них яркой краской были обозначены самые уязвимые места, — оставил справа участок завалов, вышел на узкую дорогу. Постучал в дверь «штаб-квартиры» и очутился в маленькой комнате. Посреди нее стоял грубо сколоченный стол, с потолка свисала электрическая лампочка.
Темноволосая голова Ковалева склонилась над какой-то книгой. Горела электропечь, похожая на магнитофон с двумя дисками. Докрасна раскаленная печь отражалась в маленьком зеркале на стене возле вешалки.
— А-а-а, добрый вечер, — приветливо сказал Ковалев, — раздевайтесь и садитесь, Александр Иванович.
Санчилов подсел к столу. Из окна виднелись едва проступающие в сумерках заснеженный стожок, низкорослое маслиновое дерево. Вдали почти расплывалась в зимней синеве вышка стрельбища. От тугих, энергичных выстрелов танкистов — словно кто-то одним коротким ударом кувалды вбивал сваю в землю звенели стекла в окнах.
О ногу лейтенанта потерся приблудный кот в тигровых разводах.