Подробности войны

Коробейников Максим

Наконец, поднявшись в небо, вспыхивают зеленые ракеты.

– Ну, я пойду, товарищ майор, - говорю Кулакову.

– Иди, - отвечает он.

Какое-то время я еще смотрю на ничейную землю, по которой сейчас придется бежать, а там - сплошь один чистый снег,

Я кричу:

– Седьмая рота, в атаку, вперед!

Поднимаюсь на бруствер, за мной из траншеи выскакивают мои люди и бегут с криком:

– Ур-р-ра! Вперед, вперед! Ур-р-ра-а-а!

Упиваясь своей смелостью и храбростью, бесстрашием и молодостью, мы приближаемся к траншее противника и уверенно ожидаем последнего

решающего броска, чтобы вцепиться в горло врагу.

Но немецкие пулеметы ни с того ни с сего ударяют откуда-то сбоку. Резко бьют по земле пули, они взвизгивают и свистят.

"Вжи, вжи, вьюх, вьюх..."

Особенно пугают рикошеты. Так и думаешь, что одуревшая от общения с землей пуля влепит тебе в глаз, в ухо или в шею. Нет, нельзя устоять, рядом уже падают убитые...

Цепь залегает. Через минуту, лежа в снегу, я уже не могу видеть всей роты. Каждый старается найти себе ямку, спрятаться за бугорок или зарыться в снег.

Немцы - откуда их столько появилось в первой траншее?
– бросают гранаты. Они рвутся, не долетая даже до проволочного заграждения. "Боятся, значит, нашей атаки", - думаю я.

Мы молча лежим. "Отдышаться надо, осмотреться", - оправдываю свое бездействие. Наблюдаю, как пулеметы немцев рубят свою же проволоку, не дают поднять головы, отбивают желание выпрямиться и снова броситься в атаку. Когда пули попадают в колючую проволоку, то от заграждения летят искры...

Я обескуражен неудачей. Такая артподготовка пошла прахом! Земля горела и рвалась на части. Где же в это время скрывался враг? "Вечером придется отходить в свою траншею и атаку готовить заново", - думаю я. Огонь противника не дает поднять головы, и уверенность, что цепь можно заставить повторить атаку, окончательно покидает меня.

Лежим в снегу и, как ни странно, не очень зябнем: не дует. Убитых мало-помалу заносит острой снежной крупой. Они отвоевали, отдали все, что имели: жизнь, радость и горе. А мы лежим укрывшись. Ждем и надеемся...

И в тот момент, когда по цепи пошла запоздалая команда "Окопаться!", неожиданно, откуда-то сзади, раздался звонкий, пожалуй, даже визгливый голос. Невозможно было разобрать, что кричат. Но это уже привлекло внимание.

Вся рота обернулась на крик и увидела, что от нашей траншеи бежит майор Кулаков. Он без шапки. Полушубок расстегнут. Резко, даже, кажется, радостно он кричит:

– Ребятки! Сынки мои! Как же это? Неужели?

Его голос разносится по всему полю.

– Убьют!
– кричит кто-то.

– Ложись! Ложитесь, товарищ майор!
– кричат теперь уже многие.

Майор пробегает нас. Мы видим, у него прострелена рука. Кровь сочится на полушубок, на снег, и эти красные капли крови на снегу мы тоже видим. Все ждут, что будет дальше, и никто не встает.

Майор не ждет никого. Сквозь глубокий снег он пробивается к проволочному заграждению, пытается перелезть через него и кричит:

– Вперед, братцы-ы-ы!

И как будто в ответ на это пулемет справа дает короткую очередь, Майор падает на проволоку, энергично загребает руками и отталкивается ногами, чтобы перебраться через препятствие.

В это время, как

по команде, справа, слева и спереди начинается бешеная пляска огня. Весь этот ужас долгое время направляется в одну точку. Агитатор полка уже мертв, а пули все еще клюют и рвут его на части, расшвыривают тело по снегу кругом с ожесточением и беспощадностью.

– Что они делают, нехристи?!
– кричит высокий широкоплечий солдат и подымается во весь рост. Я сразу узнаю его: это Порхневич. Он на бугре, отчего кажется особенно огромным.

– Нехристи, идолы!
– ревет он.
– Что они делают?

Порхневич бежит к немцам, шапка с него слетела, рыжие волосы огнем горят, он бежит быстро, и глубокий снег по колено - ему не помеха.

Снова немецкие пулеметы бьют в одну точку, в эту большую и открытую цель. Они умеют сосредоточить огонь, недаром давно воюют. Еще человек падает на проволоку...

В это время вся стрелковая цепь, не выдержав напряжения, поднимается. Нет, она не поднимается, а вскакивает и с криком, воплями, руганью бросается вперед. Пулеметы уже не в силах остановить людей, которые, казалось, обезумели.

Цепь двигается все дальше, забираясь все выше в гору. Молчат немецкие пулеметы, они будто провалились сквозь землю. Когда, остановившись на минуту, я смотрю с захваченной высоты на оставленные сзади окопы, на проволочное заграждение, которое рота преодолела, я вижу лишь искромсанную, избитую, искалеченную землю, а на ней - окровавленные тела убитых, окоченевшие на холоде, и санитаров, которые ищут тяжелораненых, тех, кто еще ворочается и стонет.

Ночью солдаты вспоминали:

– Майор-то долго вздрагивал, когда по нему пулеметы бить начали.. Они рвут его, а он все дергается. Не думал, видно, что убьют, А Порхневич как на стол лег. Знал, что на смерть идет. Вроде готов был помирать-то, когда еще встал да крикнул. "Нехристи, - говорит, - вы. Идолы". Знаешь, мороз по коже. А помер сразу и тихо.

Все солдаты разговаривают вот так и уже никто не суетится. Каждый занят будничным делом: кто письмо пишет, кто винтовку чистит, а кто в уголке подремывает, пользуясь тем, что никаких команд пока не поступает.

Смотрю я на этих людей и удивляюсь: это ведь они еще утром были рядом со смертью и в ожидании ее. Кто-то был немного растерян, а кто-то полон решимости победить, и все принимали свою судьбу как должное и неизбежное, без ропота и обиды, без особой жалости к себе.

В душе моей поднимается, охватывая всего меня, нежность и любовь к этим идущим на смерть людям. Только высказать это я не решаюсь, чтобы не показаться смешным.

Утром началась метель. Я подумал, глядят на новые траншеи противника, которые скоро предстояло брать, что вчерашнее поле боя уже, наверно, закрыто свежим и чистым снегом.

У ВЕЛИКОГО СЕЛА

Полки остановились под Великим Селом - безвестной прежде деревушкой, которую немцы превратили в мощный опорный пункт. С ходу прорвать оборону не удалось. Дивизия понесла большие потери и продвинуться не смогла, а приказа отойти в исходное положение не было.

Удивительно, думали мы, как все хорошо шло до этого Великого Села и как все застопорило сейчас!