Подробности войны
Шрифт:
Когда поужинали, Анатолий спросил:
– Товарищ капитан, а вы о письме забыли, наверно?
– О каком письме?
– Да что старший лейтенант Беляков принес.
Я снял с гвоздя телогрейку и вынул из бокового кармана письмо, свернутое треугольником.
В бумаге с официальным бланком мне сообщали, что мой младший брат, механик-водитель танка старший сержант Перелазов Александр Егорович погиб смертью храбрых в боях за свободу и независимость нашей Родины.
НЕЖНОСТЬ И ЛЮБОВЬ
Откровенно говоря, по своей молодости, незнанию жизни и командирской
Конечно, думалось мне, он неплохой человек, но польза-то от него какая? Вот я, например, командир роты. У меня почти сто человек, молодых и старых, бывалых и только что прибывших с маршевой ротой, еще не видевших ничего, смелых, готовых идти на риск и чересчур осмотрительных, за которыми только гляди да гляди. Всех их надо не только накормить, одеть, обуть, но и, когда потребуется, поднять в атаку или заставить стоять насмерть, когда немец Попрет. Если рота побежит или заляжет, с меня того и гляди голову снимут.
А у него ни кола ни двора, он всегда свободен, как ветер, какой-то слишком простой, доступный, несмотря на свой немалый по тем временам чин. Майорами тогда сплошь были командиры полков, а комбаты все ходили в капитанах.
Время было тяжелое. Воевать только еще учились. На противника лезли в лоб. О маневре лишь говорили, а чтобы зайти немцам во фланг или в тыл, на это решались немногие.
Так вот в такое-то время нашей роте утром, в десять часов, и предстояло атаковать высоту.
До нас этот злополучный пригорок, который, как я теперь понимаю, никаких выгод нашей стороне не сулил, пытались захватить поочередно три роты, но ни одной из них военное счастье не сопутствовало. Каждый раз они отходили, оставляя трупы и поливая кровью заснеженные поля. Только занесет убитых, смотришь, новая рота идет в атаку на эту возвышенность...
Не прошло и двух дней с последней попытки, как такая же задача была поставлена перед нами. Немцы, видимо, еще с вечера заметили, что у нас опять к чему-то готовятся, потому всю ночь и утро бросали в расположение роты тяжелые снаряды, которые рвались со страшным грохотом и сотрясали несчастную землю до самого основания.
После одного из таких обстрелов, когда сквозь перекрытие землянки (которую я занял два дня назад) стало видно небо и нас засыпало песком, провалившимся в щели между раскатившимися бревнами наката, ко мне и вошел майор Кулаков. Обстрел, под который он угодил, пощадил его: счастливый, он поспешно распахнул дверь и ворвался в землянку.
Потный, раскрасневшийся, обляпанный землей, вырванной снарядами из мерзлого грунта, он радостно улыбался. Тот, кому приходилось бывать в подобных условиях, легко может понять его состояние. Каждому хочется уйти из-под огня живым. Смертельная опасность взвинтила его нервы и сейчас, минуту спустя, прорывалась в виде дикого веселья. Конечно же, очень смешно остаться в живых, хохотать хочется, когда выберешься
Майор бросился на лежак, вытащил платок, снял шапку, тщательно вытер крупную, совершенно голую голову и блаженно произнес:
– Как у тебя хорошо!
Вскоре он успокоился, огляделся и показал на дыры в перекрытии землянки:
– Ты смотри, что делает гад! Все тепло выдует.
– Так ведь ночевать-то здесь, наверно, не придется?
– спросил я,
– Конечно, - уверенно ответил он.
– Вот возьмем высоту и в немецких блиндажах жить будем. Недолго уже ждать!
Развернув мокрый от пота платок, он расстелил его на коленях.
– Ты погляди, что пишет, - сказал он, подталкивая меня локтем.
– Нет, ты сам прочти. Ты подумай, что на полях вышила!
В его словах я почувствовал восторг и гордость.
– Это я в посылке получил. Кстати, посылки вчера дошли до вас?
– Принесли, раздали всем, Я прочитал на платке:
– "Нежность и любовь".
– Нет, не то, - заявил майор. Он передернул платок и обрадованно ткнул пальцем в начало.
– Отсюда читай, Я прочитал:
– "Будь спокоен, воин, не жалей фашистов, а с тобою нежность и любовь моя". Агитатор подчеркнул:
– Понимаешь, "нежность и любовь". "Нежность и любовь", ты подумай, слова-то какие!
Потом - не то мечтательно, не то насмешливо - сказал:
– Вот если бы немного помоложе был, ну примерно как ты, честное слово, написал бы письмо да карточку спросил бы. Уж больно я письма получать люблю! Все думаешь: кто-то там остался... Даже ждет, может быть...
Потом предложил, не то в шутку, не то всерьез:
– Хочешь, адрес дам?
Я отказался:
– Уже переписываюсь с одной, товарищ майор,
– Ну что же, молодец, - одобрил он, - и ей веселее, и тебе легче. А?
В таких разговорах сидим и тянем время, чтобы как-то скоротать его. И в самом деле, мы незаметно и неумолимо уже подходим к той важной черте, с которой все начнется!
Вот она, артиллерийская подготовка атаки... Над всей землей гул, звуки взрывов и шелест снарядов в воздухе, как будто кто-то невидимый сдирает с неба крышу.
– Я дома грозы боялся, - кричит мне майор, хотя мы сидим в землянке рядом.
– Знаешь, как громыхнет, так будто небо пополам раскалывается.
"Что гроза?" - думаю я, чувствуя, как землянка сотрясается от наших разрывов в немецкой обороне. Ощущение такое, будто земля из-под тебя уходит.
– Давай выйдем, - предлагает мне агитатор, - землянка обвалиться может.
Мы выходим и видим: солдаты, один за другим, выбираются в траншею; снаряды "катюши" плывут друг за другом, то обгоняя, то отставая, то выстраиваясь в ряд. Слышим: ревут шестиствольные минометы и тявкают противотанковые орудия.
Ничего, что шум и грохот давят на уши, зато впереди, там, где окопался и затих противник, все горит, взрывается, трещит. Кажется, у него никого в живых не осталось, так как шестиствольные минометы и те замолкли.