Подробности войны

Коробейников Максим

Поднялись, встали в рост, схватились за руки. Ординарец был высок, я был ему по плечо.

– Я боюсь за тебя, - шепнул я Анатолию, - уж больно ты большая цель.

– А я за вас, вы важнее для немцев.

– Значит, договорились, - сказал я, и мы побежали.

Сначала с радостью, пружинисто, играючи. Вскоре немцы открыли огонь. Одиночные выстрелы не пугали нас. Потом вступили в дело пулеметы. С нашей стороны - тишина. Неужели, думалось, оттуда никто не смотрит?

Немцы стреляли длинными очередями. Но страха

не было. Пули свистели и проскакивали вдалеке. Мы бежали с Анатолием, прыгая -с кочки на кочку, не оглядываясь, и что-то кричали, и по тому, как он сжимая мне руку, я чувствовал, что тоже торопится пробежать эти проклятые семьсот метров.

Потом какое-то время никто не стрелял. Стало страшно оттого, что могут убить неожиданно. Мы бежали уже тяжело, дышали с хрипом, Анатолий матюгался.

Вдруг, прежде чем услышать выстрелы, мы увидели справа и слева красные, оранжевые, синие огни, как стальные полосы. Я понял, что это трассирующие пули. Они отгораживали нас от всего мира, будто загнав в длинный и узкий горящий коридор, чтобы убить. Ужасно было оттого, что стоило какому-то пулемету случайно повернуть влево или вправо на сотую долю градуса, и наступит конец.

Мы бежали долго под пулями, обреченные на гибель, Казалось, не будет конца ни болоту, ни стрельбе, ни зною, ни отчаянию. Солнце нещадно и бессмысленно палило. Откуда только брались силы преодолеть себя, добраться до нашего мирного берега, до нашей тихой траншеи - до своего спасения.

Мы бежали и думали не о немцах, которые рвали и рвали воздух вокруг нас трассирующими пулями, а о Петренко, о беспощадности приказа, о бессмысленной жестокости человека, который должен был бы оберегать наши жизни.

Мы бежали быстро и споро, ни разу не споткнулись, не упали, не промахнулись, не зацепились. Бежали как во сне, удачливо и легко. И казалось, что у нас одно дыхание и одно сердце. Почувствовав под ногами твердую землю, мы поняли, что спаслись. На скате высоты заметили разбитый сруб колодца. Подбежали к нему. Вода была близко. Ординарец сорвал с головы пилотку, вытер ею пот, обильно катившийся с лица, опустился в черноту и холод колодца, перевалившись грудью через бревно, оставшееся от сруба,, зачерпнул воды и подал мне.

Я поднес пилотку с водой ко рту и начал пить крупными глотками, окунув в воду не только губы, но и нос, и все рагоряченное лицо.

После меня долго и аккуратно пил Анатолий.

Усталые и мокрые, встали мы после этого в полный рост, снова взялись за руки и пошли по склону вверх, на нашу высоту, в нашу спасительную траншею. Из боевого охранения, с большой земли, с обеих сторон "долины смерти", как нам потом рассказывали, люди смотрели с удивлением на двух счастливых, которым удалось уйти от неминуемой гибели.

Когда мы прыгнули в траншею и уселись на дно, чтобы передохнуть, ординарец, задыхаясь, сказал:

– Вот вам и день рождения,

товарищ капитан! Было жалко, что праздник не состоялся...

– Надо было нам, Анатолий, тушенку-то все-таки съесть, - вспомнил я. Ординарец вздохнул:

– Я ее берег вам специально на этот день.

– Ну ничего, - успокоил я и себя и его, - наши ребята съедят, не испортится.

– У них не заржавеет, товарищ капитан!

Отдохнув и успокоившись, я обнаружил, что в болоте потерял пилотку, и почувствовал себя неловко - еще с училища я привык строго соблюдать форму одежды,

При подходе к землянке командира полка нас окликнул часовой. Вышел адъютант, спросил:

– Кто такие?

Я ответил. Адъютант важно сообщил:

– Командир полка отдыхает. Делать вам у него нечего. Вам следует идти к командиру дивизии, который вызывает всех командиров рот на совещание на завтра, к десяти утра.

Я спросил:

– А зачем тогда он гнал нас по болоту в светлое время?

– Я ему говорил, - начал оправдываться адъютант.
– Я говорил, что можно ночью вызвать. А он сказал, что ты везучий, что с тобой ничего не случится.

– Вот, шкура, - сказал я.

– Я этого не слышал, - тихо проговорил адъютант и отошел от нас.

По дороге в штаб дивизии Анатолий сказал:

– Товарищ капитан! Когда мы бежали, так я ничего не боялся.

– Почему?

– А потому что с вами.

– Ну?

– Я заметил, что с вами всегда счастье. Вот как я к вам пришел, так будто в другой мир попал.

– А ведь не хотел ко мне, - вспомнил я.
– Сапоги, говорил, чистить не хочу.

– Ну мало ли что, товарищ капитан. Кто вас знал? На первый взгляд все командиры одинаковы. Вот и не хотел.

– Сейчас не раскаиваешься?

– Я? Раскаиваюсь?
– продолжал гнуть свою линию Анатолий.
– С вами, товарищ капитан, не страшно. Сколько раз замечал: стоим с вами или бежим, и сколько их, пуль и осколков, на нас летит, а смотришь будто все в сторону свернули. Только взвизгивают да свистят, а у нас ни царапины.

– А разве с другими не так?

– Что вы! Возьмите капитана Хоменко. Он к себе пули и осколки будто притягивает. Как магнит.

– Ну это ты уж загнул, - придерживаю я его фантазию.

– А что? Да он только при нас с вами, у нас на глазах, семь раз был ранен. Вот и подумаешь!

Утром на совещании комдив объявил, что дивизия выводится в тыл на пополнение и подготовку.

Через полмесяца мы, пополнившись до штата, сменили части, стоявшие в обороне. Начались бои. Решительным ударом дивизия выбила противника с высот и закрепилась на них, отразив яростные, почти сумасшедшие контратаки врага. Вскоре противник, примирившись с потерей высоты, принял тактику изнурения наших войск непрерывными артиллерийским и минометным обстрелом и авиационной бомбежкой.