Подруга особого назначения
Шрифт:
— Слушай, — возбужденно сказал рядом Вася, — я отойду, можно?
— Куда?
Он замялся.
— Там, знаешь, где хлеб, есть автомат с игрушками. Нужно опустить пять рублей и хватать игрушку. Там специальная хваталка. Только я еще ни разу не хватал. А Ирка из нашего класса однажды пять зверей вытащила. Я считаю, ей просто повезло. Можно?
По его бойкому тону было ясно, что развлечение это из «неодобряемых». Мать, наверное, не разрешала просто так скармливать автомату пять рублей.
— Можно, — разрешил Димка, — а пять рублей?
— У
«Ну вот, теперь понятно, почему он так легко согласился провожать меня в магазин, — подумал Димка. — Из-за автомата с игрушками».
— Добрый день, — сказал он продавщице. Говорить ему было неловко. Он сто лет не говорил по-русски и от магазинов таких отвык. Ему бы что-нибудь попроще — взять тележку, да и катить ее вдоль километровых рядов еды, набрать гору, сунуть кассирше кредитную карточку и перегрузить в машину, чего лучше!..
— Восемь йогуртов, — начал он перечислять, — малина. Восемь йогуртов — клубника.
Он дошел как раз до докторской колбасы, когда вернулся его компаньон. Вид у него был крайне независимый.
— Ну что? — спросил Димка. Вася махнул рукой:
— Мне дед еще даст, я тогда еще сыграю.
— Еще что-нибудь? — спросила продавщица. Ее было почти не видно из-за еды, сложенной на прилавке.
— Докторскую колбасу, — сказал Димка, — ты любишь толстую или тонкую?
Вася пожал плечами:
— Всякую.
— Тогда любую.
Продавщица вооружилась ножом. Вася проводил ее глазами.
— Жалко, — вдруг заявил он, — там обезьяна так хорошо лежала. Красивая обезьяна. Розовая.
Димка сверху посмотрел на него. Вид у него по-прежнему был очень независимый, только горбилась расстроенная спинка и между шапкой и курткой торчала худая шея.
— Все?
— Да, спасибо.
— Это все наше-е? — вдруг удивился Вася. — Мы же не донесем!
— Донесем, — успокоил его Димка, — у нас рюкзак.
— Зачем тебе столько еды?!
— Есть. Мы сейчас с тобой придем и станем чай пить.
— Ты думаешь, мы все это съедим? — спросил Вася с сомнением. Продавщица засмеялась. Димка улыбнулся в ответ.
— Очень на вас похож, — сказала продавщица.
— Конечно, — согласился Димка.
У него не было монетки в пять рублей, чтобы мальчишка мог вытащить свою розовую обезьяну, а Димке это почему-то казалось очень важным.
Он застегнул рюкзак, стал поднимать его на плечо, в кармане зазвенела какая-то мелочь, и он вдруг вспомнил, что в обменном пункте ему так выдали сто рублей — пригоршню железной мелочи.
«Других нет», — сказала кассирша и мило улыбнулась.
— Стой, — велел Димка, — еще не все потеряно. Я забыл про свои монеты.
Он запустил руку в рюкзачный карман и выгреб круглые железки. Мальчишка вытаращил глаза.
— У тебя столько денег?!
— Мне так дали вместо долларов, — объяснил Димка, — ты идешь или нет?
Большой квадратный ящик был наполовину заполнен игрушечным дерьмом
— Вот, — с восторгом выдохнул Вася, — вот она, видишь? — Он оглянулся на Димку, глаза у него блестели. — Розовая! Ну, обезьяна! Ты что, не понимаешь?
— Давай, — сказал Димка и скинул на пол рюкзак, — тащи.
Железная рука конвульсивно дернулась, дрогнула, поползла по потолку.
— Посмотри с той стороны, можно хватать? — велел мальчишка. Димка посмотрел.
— Ну что?
— Ну, попробуй.
Рука стала снижаться, щупальца сошлись, захватили вожделенную обезьяну, проволокли немного и выронили, как будто разжались старческие пальцы.
— Опять, — помолчав, произнес Вася очень бодро, — пошли.
У американского профессора Дмитрия Волкова не было своих детей. Он даже приблизительно не знал, как с ними следует обращаться. Этот — с худой шеей и бодрым голосом — был чужой ребенок. Сын задиристой докторицы, которая называла его то скотоводом, то ковбоем и дотрагивалась до его головы неласковыми холодными руками. Но с той секунды, когда мальчишка сказал «пошли» и потянул его за рукав, стараясь не смотреть на розовую обезьяну в стеклянном ящике, профессор Волков почему-то решил, что он его ребенок.
Это невозможно было объяснить, это не поддавалось никаким разумным оценкам, это никак не было связано с головой — холодными, трезвыми, логическими мыслями. Профессор Волков даже не знал, хороший это ребенок или плохой, понятия не имел о том, какой у него, к примеру, характер или что он любит, а чего не любит. Профессор никогда особенно не мечтал о детях и не чувствовал в себе непреодолимого желания стать отцом, но в эту секунду какого-то дьявольского прозрения он увидел совершенно ясно, как будто мелькали картинки в волшебном фонаре, — вот мальчишка учится кататься на лыжах и ломает ногу, на чьем-то дне рождения валится в бассейн, и профессор выговаривает ему за это, потом он сдает на права и в первый раз везет родителей кататься по городу, потом они спорят, Йелль или Гарвард, и он говорит сердито: «Папа, ты всегда считаешь, что ты один прав!», потом фотография — они вдвоем, обнявшись, под какой-то секвойей.
Димка взялся за лоб.
Картинки исчезли, но знание осталось.
…И что теперь делать?..
— Попробуй еще, — предложил он, — может, будет лучше.
— Жалко пятерку, — пробормотал Вася, но монетку взял. Ему очень хотелось вытащить эту обезьяну, он давно ее приметил.
Не повезло и на этот раз.
Димке хватило ума не говорить ему — пошли, я куплю тебе в ларьке пять таких обезьян. Разве дело в том, что их можно купить в ларьке?! Дело именно в том, что эту обезьяну нужно вытащить из стеклянного ящика.