Подруги Высоцкого
Шрифт:
«Нельзя сказать, что это было как гром среди ясного неба – проснулась ночью и почувствовала: хочу заниматься режиссурой, – рассказывала Кира Георгиевна. – Это постепенно, как наркотик, вкрадывается в человека – я брошу курить, брошу, брошу… А потом уже и не можешь. Стать режиссером меня побудило тайное тщеславие. Я помню, как в первый раз почувствовала удовольствие от режиссуры. В школе у нас была самодеятельность, очень слабенькая, изредка спонтанно возникавшая. Мы там что-то ставили, репетировали, и не было у нас никаких там режиссеров. И случайно получилось так, что я начала один спектакль режиссировать, показывать, что и как делать. Сама я не играла, только занималась построением. Но потом, когда мы уже спектакль показывали, был такой острый
Глупо, конечно. Но ощущение было очень сильным, и это, по-моему, и есть ощущение режиссуры.
Вот это я и называю тайным тщеславием. Причем бывает серьезное, взрослое тщеславие – оно мне не очень симпатично. А бывает другое, как у Чаплина – он сложно обращается ко всем, и в каждом своем фильме говорит: а вот у меня как это сделано, а вот какую музыку я написал… Это забавное, детское тщеславие».
…Кира родилась в унылом бессарабском городишке Сороки. Когда в 1940 году Бессарабия вошла в состав СССР, ее родители, румынские коммунисты, профессиональные подпольщики, стали полноценными советскими гражданами. С началом Второй мировой войны отец Георгий (Юрий) Коротков стал партизаном, достойно воевал и погиб в одном из боев. Мама была активной участницей подполья. Угодила в сети сигуранцы – тайной полиции короля Михая, прошла все круги ада в фашистских тюрьмах и лагерях и все же уцелела. После Победы в 1945 году Наталья Короткова-Скурту вместе с дочерью перебралась в освобожденную от фашистов Румынию, где со временем сделала блестящую карьеру. Одно время даже была министром культуры.
«В Бухаресте я жила в прекраснейших условиях, – вспоминала Кира, – в особняке, рядом – вилла Чаушеску. Но стремилась в Россию. Всегда русский язык был для меня первым, а румынский – вторым… Родители с детства воспитывали меня в чисто русофильском духе: я читала русские книги, интересовалась русской культурой. И всегда мне хотелось приехать на родину и жить здесь…»
После школы она отправилась «покорять» Москву и легко (все же абитуриентка-иностранка из «братской страны народной демократии») поступила на филологический факультет МГУ. Промучившись с год, поняла: не ее. Хотя почему, собственно, «промучившись»? Вовсе нет: «Там еще читала прежняя профессура, замечательные старички с благородными сединами, с такими понятиями литературы, которые сейчас уже не встречаются…» Но ее все-таки неотвязно преследовала мысль о легендарном институте кинематографии, о мастерской Сергея Герасимова и Тамары Макаровой…
С первых дней учебы во ВГИКе Кира Короткова стала любимицей Герасимова. Кира отвечала Мастеру не менее трогательными чувствами: «Мне мама – Сергей Аполлинарьевич Герасимов. И папа тоже». Но, следуя общепринятому высокопарному штилю, прибавляла: «Сергея Аполлинарьевича считаю своим учителем в высоком смысле этого слова».
Пока была жива мама, до 1970-х годов Кира на всякий случай сохраняла свое румынское гражданство. Однокурсникам она запомнилась невысокой, привлекательной и очень-очень иностранной. Немногие студентки той поры осмеливались носить такую стильную стрижку и могли себе позволить настолько модно одеваться. Короткие каштановые волосы, темные, очень внимательные, серьезные глаза. Аккуратная, крепенькая фигурка. Взгляд – сначала настороженный, колючий, после – внимательный, изучающий, а далее – спокойный, доброжелательный, вызывающий у собеседника ответное встречное тепло. Очень литературный, без всякого акцента, но все же такой необычный русский язык, с полузабытыми, едва ли не ветхозаветными оборотами.
Со своим бухарестским землячеством в Москве Кира вдрызг рассорилась еще в самом начале учебы. Молодых и горячих румынских комсомольцев возмутило то, что студентка Короткова из всего перечня тем для рефератов по курсу истории живописи осмелилась остановить свой выбор на творчестве буржуазных
Не находя общего языка со сверстниками, Кира наслаждалась общением со старыми мастерами. Кроме Сергея Герасимова, на нее огромное впечатление произвел Александр Петрович Довженко. В своих заметках «Встречи с Довженко», опубликованных после смерти выдающегося режиссера в институтском сборнике «Творчество молодых», она писала, по-ученически коряво, но зато искренне: «Если можно утверждать, что знания, полученные мной во время практики, недостаточно всеобъемлющи, то нельзя сказать, что они поверхностны. Это объясняется тем, что нам, практикантам на картине «Поэма о море», были предоставлены необходимые условия для участия в многообразной деятельности съемочной группы.
Перед началом практики всем нам было предложено выбрать место прохождения, с учетом существующих реальных условий. Я решила пойти к Александру Петровичу Довженко. Великий талант этого старейшего мастера советской кинематографии всегда привлекал меня своей яркой индивидуальностью, остросоциальной образностью и… необъяснимостью. Мне хотелось увидеть этого большого человека за работой и понять тайны его мастерства. И вскоре после начала практики я поняла, что сделала правильный выбор. Я счастлива, что работала у Александра Петровича Довженко. Я счастлива, что видела и слышала этого великого режиссера, что столько узнала и многому научилась у него.
Нам много говорили о трудностях работы с Александром Петровичем Довженко, о его придирчивости и подчас неоправданной строгости. Поэтому мы пришли в съемочную группу с некоторыми колебаниями, неуверенностью и даже страхом. Но вскоре я поняла, что все эти недовольства и предупреждения вытекают из сложившегося неправильного представления о работе в кино.
Александр Петрович Довженко был подлинно творческим человеком и, естественно, не переносил нетворческого отношения к делу. Малейшее легкомыслие в выполнении его заданий, надежда на «авось и так сойдет» в любой области работы вызвали в нем искреннее и вполне оправданное негодование. У А.П. Довженко мы должны учиться серьезности и, я бы даже сказала, – священной трепетности в отношении ко всему, что касается нашего искусства, будь то недопечатанная фотография пробы, чуть отклеившийся ус у актера, недостаточно длинная коса у актрисы или что-либо другое…»
Незадолго до окончания ВГИКа Кира скоропалительно вышла замуж за однокурсника, харьковчанина Александра Муратова. В подарок от ректората молодому семейству будущих режиссеров досталась отдельная комната на 5-м этаже общежития, где и родилась дочь Марианна.
В кино Муратовы начинали работать вместе, всего за три месяца сняв дипломную работу – фильм «У крутого яра». Дежурные рецензенты благодушно назвали киноленту «радостным, светлым, поэтическим произведением, проникнутым горячей любовью к родной природе». Потом на Одесской киностудии они взялись уже за полнометражную картину «Наш честный хлеб».
«Когда я работала вдвоем с Сашей Муратовым, – вспоминала Кира, – было сложно. Мы все время должны были друг другу уступать, принимать решения совместно. В этом эпизоде сделаем по-твоему, а в этом – по-моему. Кошмар. А еще идеологические начальники…»
Тем не менее картина «Наш честный хлеб» получилась. Даже популярный журнал «Советский экран» устами маститого кинокритика Георгия Капралова благословил: «С созданием этого фильма в нашу кинематографию пришли молодые художники, которым есть что сказать своему зрителю. Они хотят, как говорил горьковский Нил, «тому – помешать, этому – помочь».
Так и читалось между строк: в добрый путь, ученики нашего уважаемого Сергея Герасимова!
Правда, оценка Сергея Параджанова, с чьим мнением и Кира, и Саша Муратовы особо считались, их и порадовала, и насторожила. После третьей части «Хлеба» Параджанов встал и сказал: «Хороший фильм… Но смотреть до конца я его не буду». Раскланялся и ушел.
Не обращай внимания, утешали Киру друзья, ты же знаешь Сергея, человек он не от мира сего, непредсказуемый…
– Да-да, конечно, – кивала огорченная Кира, – и честный, как наш с Сашкой «Хлеб…».