Подруги
Шрифт:
Безглазая тварь. Да, это он. Танифа. Ох, смотри, Танифа поймает тебя! Неуклюжее, слепое чудовище буша, подстерегающее неосторожных маленьких ребятишек, пожирающее мозги, кости, глаза — все без остатка. Дикие берега Австралии (какая же это природа, скажет Эдгар, — ни пестрых полей, ни соломенных крыш, только песок, голый берег и пальмовый лес) — вот где таится безглазая тварь, вот обиталище Танифы. Гляди, Танифа поймает тебя! Так Минетта в детстве — ей было столько же, сколько сейчас Доле, — пугала своих малолетних врагов. Этому ее научил отец, заботливый друг и советчик. Они испугаются и отстанут, сказал он, и перестанут тебя дразнить. Отец, могучий как дерево, ноги точно колонны. Минетта цеплялась за них до конца, пока он не вырвался и не ушел, бросив ее одну, на растерзание Танифе. Осторожнее, Танифа поймает тебя. Пожелай другим зла, и воздастся тебе. По заслугам.
— Ты ничего не понимаешь, ничего, — повторяет она. — Ну какой деревенский станет сидеть с открытыми окнами, когда на дворе уже ночь, и пригласит в дом невидимку? К тому же без глаз.
Эдгар разъярен. Он бросает на Минетту ледяной взгляд, поворачивается и удаляется через открытую дверь под дождь — ливень уже поутих, хотя еще припускает время от времени, — и бросается навзничь на траву, раскинув руки и лицом к небесам, жадно глотая воду, шум, ветер, впитывая природу, соединяясь с содрогающейся вселенной.
Минни подходит к стоящей в дверях матери.
— Что он там делает? — с беспокойством спрашивает она.
— Сливается с природой, — сухо и холодно, стараясь не выдать себя ради ее же блага, отвечает Минетта. — Насквозь ведь промокнет.
Дождь сменяется градом, ледяные горошины барабанят по стенам, как пулеметная очередь. Эдгар ныряет в дом, проходит на кухню и вытирает волосы посудным полотенцем: он едва сдерживает злость.
— Будем играть дальше, а? — ноет Минни, стоя в дверях. — А, мам? Деньги только чуть-чуть подмокли. Я их все собрала.
— Нет. Пусть твой папа сначала поставит на место стул.
— Какой стул, Минетта? — Эдгар настолько взбешен, что обращается к ней без обычных обиняков. Отдых безнадежно испорчен, Минетта сознает это.
— Кресло с решетчатой спинкой. Ты усадил в него эту ночную тварь! — кричит Минетта сквозь рев бури; двум смертям не бывать, но теперь уж она заплатит за все. — Сейчас же поставь его так, как оно стояло.
Указывать Эдгару? Какое безрассудство.
— Ты рехнулась, — говорит он серьезно. — И за что только судьба посылает мне ненормальных?
Первая жена Эдгара, Хэтти, попала в психиатрическую лечебницу через год после свадьбы и уже не вышла оттуда. Хэтти была просто невыносимой, если верить Эдгару.
Она — ненормальная? Но что же нормально в этом безумном мире? Эти кости, снова и снова отправляющие Минетту в тюрьму, Эдгара — в гонку по игральной доске, в погоню за деньгами, землями, властью, заставляющие Минни лавировать между ними, но всегда ближе к отцу, чем к матери, идти за ним по пятам, усваивая привычки, которые станут натурой, — что может быть безумнее их? Однако, как ни странно, Эдгар подходит к креслу с решетчатой спинкой и аккуратно задвигает его на место.
— Прекратите, мне страшно! — кричит Минни. — Прекратите, вы, оба!
Минетта хочет сказать: «А теперь скажи, чтобы он ушел», но губы не повинуются ей. Эта капля переполнит чашу. Признание факта рискованно: оно облекает плотью несуществующее.
Эдгар оборачивается. И понимающе улыбается — усмешкой нормального человека, снисходящего к выходкам безумца. Затем снимает с вешалки плащ Минетты, хотя на нем самом все равно нет ни единой сухой нитки, и бежит сквозь ветер к машине, проверить, закрыты ли окна.
Минетта дорожит своим плащом. Он от Бонни Кашен и обошелся ей в сто двадцать фунтов, хотя для Эдгара он стоит только пятнадцать с половиной: было двадцать три, но его уценили. Минетта пока не попадала в нем под дождь и не знает, выдержит ли он такой ливень. Однако возразить Эдгару она не может. Он только взглянет на нее с откровенной неприязнью и скажет: «Но я думал, он от дождя. Ты говорила, что это плащ. Если это действительно плащ, почему нельзя ходить в нем под дождем? Или ты солгала? И это вовсе не дождевик?»
Минетта скорее готова лишиться дождевика, который может сесть от воды, чем выслушать такое. Действительно глупо — тратить деньги на бесполезную тряпку в ущерб всему остальному. Эдгар, конечно, прав. Был бы прав, если бы знал. Минетта сама не может порой понять, зачем столько лжет.
Голова у нее идет кругом.
Кресло в конце стола выглядит пустым. Человек без глаз убрался из дома; фигура Эдгара, бредущего вдоль живой изгороди в наброшенном на голову дождевике, смутно маячит в густой дымке капель. А вдруг в него попадет молния? И он рухнет замертво? Нет. Никогда. Если окна машины открыты, кто виноват? Она? Или Минни?
— Я попросил бы тебя следить за Долей: она не захлопнула дверцу.
Значит, все же ее вина, она — мать Доли.
— И почему ты не разбудила ее? Такая великолепная гроза.
И он бежит наверх (Минетте в жизни не стать такой же примерной матерью) разбудить разомлевшую, отяжелевшую ото сна младшую дочь, показать ей грозу и, посадив на колени, объяснить природу и действие электрического разряда; Минетту он полностью игнорирует. Когда Эдгар недоволен — а недоволен он почти постоянно, ибо в Минетте столь много возмутительных качеств, — он предпочитает просто не замечать ее.
Эдгар, Минетта, Минни и Доля вместе наблюдают грозу из окна. О счастливые семьи!..
Гроза уходит, и канонада, гремя и сверкая, вскоре перемещается за холмы. Неожиданно гаснет свет. Где-то повреждена линия. Никто и вскрикнуть не успевает, даже Доля. Просто в доме вдруг воцаряется тьма. Но как непроглядна она на природе…
— Итак, — говорит Эдгар. — Где спички? Где свечи?
В самом деле, где же они. Дрожащая Минетта безуспешно пытается отыскать их, ощупью передвигаясь по безмолвному, населенному призраками дому. Как глупо — видеть, что надвигается буря, знать (наверняка!), что грозы в деревне чреваты перебоями с электричеством, и не отложить заранее свечи и спички! Эдгар находит пропажу; он знал, знал с самой первой минуты, где они.