Подрывник будущего. «Русские бессмертны!»
Шрифт:
Дежурящий по штабу капрал недолго вникал в надпись на дисплее планшета.
«Сэр, мастер Чиф подорвался. В бункере».
– Во взводе?!
«Да».
– Склад цел?
«Да». Показываю жестом: «заперт».
– Мать!.. Стой здесь.
Буквально через несколько минут спешно прибыли военные саперы, и мы отправились во взвод. Капитан подошла, когда я вместе с уборщиками собирал останки Чифа, а Гонсалес с фонарем в руках оценивал состояние бункера, параллельно обеспечивая нам безопасную работу со своего планшета.
О бункере и был первый вопрос
– Накрылись электричество и излучатель, рабочий стол можно выбросить, стены посекло рикошетировавшими роликами. Повреждены с десяток мин. Тара, инструмент, приборы – по мелочи. В общем, ничего серьезного. Жаль только, что лишились опытного сапера.
– Как произошло?
– Пока устанавливаю. Мут отошел в туалет, как раз и рвануло. Похоже, сначала мина, потом сработало кольцо. Да, вот планшет Чифа – лежал в его комнате.
Капитан проводила взглядом половину черепа, которую пронес в совке уборщик, поморщилась:
– Ладно, разбирайся, я на доклад к майору. За двое суток бункер в порядок приведем?
– Если кабели не перебило, то даже быстрее.
В мой планшет капрал заглянул уже на исходе дня, и явно для очистки совести, потому что три принесенные с поля мины так и остались лежать в разобранном и полностью безопасном состоянии.
К теме гибели мастера Власта вернулась перед сном:
– Ты сегодня сильно испугался?
Вспоминаю пережитое на поле:
«Да».
– За пять лет в первый раз, чтобы в одну вахту гибли сразу два сапера. Один в год – и то много. Чиф вообще был как заговоренный.
Что же, я знаю причину.
– Страппи, я не могу освободить тебя от выполнения работ. Пока ты полностью принадлежишь корпорации и обязан исполнять свою социальную функцию.
«Да».
– Знаю, что ты исполнительный и дисциплинированный, но еще раз приказываю: будь осторожен. Ты мне нужен живой. Запомнил?
«Да».
Вот так я остался один. Взрыв в бункере Гонсалес списал на ошибку Чифа. Что же, полностью соответствует действительности. Мастер ошибся, недооценив меня. Теперь моей жизни угрожают только мины. Стало ли от этого легче?
Казалось бы: сам себе начальник, пользуюсь доверием саперов, регулярно получаю от них похвалу. Дни наполнены интересной работой и спортом, ночи провожу с красивой, занимающей высокий пост женщиной. Классный фасад, правда?
На деле это все дерьмо. Липкая грязь, рабское болото, которое затянуло меня целиком, сделало пресмыкающимся, безропотным исполнителем чужой воли. Воли оккупантов, помешанных на расовой теории нацистов. Все чаще вспоминаю мумии партизан в подвале мертвого города. Они хотя бы умерли как мужчины, с оружием в руках, защищая родную землю. А кто я? Мародер и слабовольный приспособленец, отрабатывающий будущий перевод в слуги, покорное рабство до самой смерти. Мечтаю заполучить планшет Власты? Нечего себя обманывать – эта женщина такого просто не допустит.
Власта… Строгий командир, образцовый офицер и изощренная любовница. Даже в постели она заставляет чувствовать разницу в общественном положении. Наглядный пример – ее губы никогда не касались моих. Участившиеся проявления нежности, ласковые слова и поглаживания – так относятся и к любимому животному.
Горько усмехаюсь последней мысли. Я никогда не стану человеком. Причина проста – меня не хватает на возвращающий человеческое достоинство поступок. Казалось бы – дерни посильнее кольцо ошейника. Или повернись спиной к минному полю и уходи, пока последний шаг не поставит закономерную точку. Но я слишком хочу жить. И смерть Чифа лишь еще одно этому подтверждение. Мы были, как два не поделивших миску шакала. Я оказался хитрее. Стал от этого лучше? Наоборот.
Такие мысли все чаще приходят в голову, вызывая муки совести и глубокое отвращение к самому себе. И, скорее всего, самоубийство стоит уже не за горами. Я как раз думал о нем, держа вынесенную с поля мину и глядя на проклятую трубу, когда услышал за спиной невероятно, до боли знакомый голос:
– Эй, парень!..
Мина шлепнулась на землю из резко ослабевших рук.
– Парень!..
Не веря, но не в силах отказаться от вспыхнувшей безумной надежды, неловко поворачиваюсь.
Я не плакал с того самого страшного дня, когда увидел отца погибшим. А сейчас, плохо видя от хлынувших из глаз слез, протянув руки и беззвучно повторяя слово «папа», иду к самому дорогому человеку на свете. Это он, мой погибший, но вернувшийся отец. Оживший и вернувшийся, чтобы забрать меня из этого ада. И не имеют значения потрепанные выцветшие камуфляжки отца и его спутника, не имеет значения направленное на меня оружие. Правильно, ведь я в проклятой форме оккупантов. Но это все равно я! Папа, это я, Артем!
Ствол потертой штурмовой винтовки опустился вниз, когда я все-таки дошел и обнял живого, теплого, родного отца.
Надо было ему сказать, хотя бы напечатать на планшете, но я не мог. Все пережитое выплеснулось в сотрясающих тело рыданиях. Как маленький, я горько плакал на груди моего доброго, любимого папы.
– Парень, ты что? Коля, ты что-нибудь понимаешь?
Спутник отца ответил:
– Командир, похоже, парень настрадался. Смотри, слова вымолвить не может. Наверное, тебя с кем-то спутал.
Я могу! И я ни с кем не спутал! Все еще судорожно всхлипывая и вытирая слезы, вынимаю планшет и набираю:
«Папа, я здесь не могу говорить. Я рад, что ты жив, что ты пришел, папа!»
– Папа?!.
Он успел меня забыть? Наверное, в этом виновата Смерть. Я тоже о многом уже забыл, попав сюда.
Николай смотрит мне в лицо, потом на отца и пораженно качает головой:
– Сергей, ты извини, но он на тебя очень похож. Сильно похож, поверь.
Отец глядит в глаза и словно узнает:
– Ты мой сын?
Киваю, старясь сдержать снова закапавшие слезы.
– Командир, а ты не говорил…
– Я сам не знал! Черт!.. Я даже не помню, как ее звали…
Беззвучно подсказываю: «Анна». Спохватываясь, набираю на планшете: «Маму зовут Анна».
– Она жива?
Киваю… а потом пожимаю плечами. Она ведь в том мире.
– Почему ты молчишь? Из-за ошейника?
«Нет. Я не могу говорить. Я немой».
– Черт!.. Что будем делать, Коля?
– Не знаю. Но надо шевелиться – попадем под объективы спутника, и нам всем хана.