Подснежник
Шрифт:
Глава пятнадцатая
1
— Георгий Валентинович, а все-таки, если положить руку на сердце…
— Вы опять о «легальных марксистах», Владимир Ильич?
— Да, о них. Сейчас нам просто жизненно необходимо использовать наше временное соглашение о совместной издательской деятельности.
— Бред, бред и еще раз бред. Извините, но другого слова я не нахожу.
— Георгий Валентинович, это не бред, это насущнейшая практическая нужда для первых шагов «Искры» и «Зари».
— Не пытайтесь доказать мне недоказуемое…
— В апреле я
— Вы ставите меня перед свершившимся фактом?
— Здесь гвоздь момента, Георгий Валентинович…
— Нет, нет и еще раз — нет. Тысячу раз — нет! Никакие насущнейшие нужды не заставят меня целоваться с вашим Бобо-Струве. Не для того я двадцать лет, как прикованный, сижу здесь на чужбине и подставляю свою исклеванную печень «стервятникам» из лагеря местных «молодых» социал-демократов, чтобы при первой же перемене погоды отдавать чистоту революционного марксизма вашему пресловутому Бобо. Я повторял это, повторяю и буду повторять бесконечно.
— Георгий Валентинович, и я бесконечно повторяю вместе с вами, что чистоту революционного марксизма мы не отдадим никому и никогда. Но если припомнить фактическую сторону событий, то мы обязаны быть елико возможно снисходительны к Струве, ибо сами не без вины в его эволюции.
— Что это означает — сами не без вины? Потрудитесь объясниться.
— Объяснюсь, и весьма охотно… Пять лет назад здесь, в Женеве, вы, Георгий Валентинович, прочитали мою статью «Экономическое содержание народничества и критика его в книге господина Струве». Так вот мы высказали тогда свое непримиримое идейное отношение к сочинениям Бобо. А вы промолчали.
— Мне было приказано тогда не «стрелять» в Струве.
— Приказано вам?! Как-то не верится…
— Вы что же, Владимир Ильич, позволяете себе сомневаться в истинности моих слов?
— Я сомневаюсь в том, что вам мог кто-то что-то приказывать…
— Это сделал Потресов в Лондоне, в девяносто пятом году. Он заказал мне несколько статей, но сочинения господина Бобо не были названы в них как объект предполагаемой критики.
— Очевидно, Потресов просто опасался излишней резкости с вашей стороны в адрес Струве.
— Не знаю, не знаю…
— Георгий Валентинович, а действительно — почему в девяносто седьмом году, когда Бобо тиснул свою убогую ревизионистскую статейку с критикой Энгельса, пытаясь опровергнуть одно из основных положений марксизма, — почему вы не дали ему отповеди и оставили без ответа этот болотный всплеск доморощенной «струвистской» мысли о свободе и необходимости?.. Я много думал об этом в ссылке и даже писал из Сибири Потресову, что решительно не понимаю, почему молчит Плеханов? И не может ли он, Потресов, объяснить мне причину этого странного молчания?
— Все объяснялось очень просто: статья Струве была опубликована в журнале «Новое слово», в котором печатался и я сам… А я абсолютно не представляю себе такого положения, когда на страницах одного и того же издания возникает полемика между его сотрудниками. Не представляю и никогда, очевидно, не буду представлять.
— Выходит, что в «Новом слове» вы могли печататься рядом со Струве, а в «Заре» находите это невозможным?
— Я шел рядом со Струве не потому, что не замечал в его статьях и книгах антимарксистского «струвизма». Я видел его всегда. Но до поры до времени
— Георгий Валентинович, да успокойтесь вы ради бога!.. Никто не собирается противопоставлять вас и Струве в форме такой апокалипсической катастрофы, ужасную картину которой вы нарисовали…
— Мне сейчас не до шуток, Владимир Ильич!
— А я и не собираюсь шутить. Нам предстоит обсудить еще…
— Мое требование относительно Струве принимается?
— Принимается условно.
— В каком смысле условно?
— В таком смысле, что и вопрос о приглашении в «Зарю» Бобо и Михаила Ивановича Туган-Барановского ставился пока только условно.
— Когда же он будет поставлен безусловно?
— Тогда, когда мы будем решать его все вместе, — вы, Аксельрод, Засулич, Потресов, я…
— Значит, пока мы ничего не решаем — так, что ли, прикажете вас понимать? Чем же мы сейчас с вами занимаемся?
— Предварительным обсуждением.
— Но когда, черт побери, начнется окончательное обсуждение?!
— Как только приедет Аксельрод.
— Так где же он? Почему он заставляет нас ждать себя так долго? Я уже просто устал от всей этой предварительной болтовни и пустопорожнего суесловия, во время которого, оказывается, ничего не решается, а только бесконечно обсуждается!
— Георгий Валентинович, я бы не стал называть болтовней и суесловием наши беседы. Предстоит слишком ответственная работа, чтобы обойтись без обстоятельного предварительного обсуждения всех ее подробностей и деталей.
— Вы, кажется, хотели обсудить со мной еще что-то, Владимир Ильич?
— Самое главное. Потресов передал вам наше заявление от будущей редакции «Искры» и «Зари»…
— Да, я прочитал его.
— И что же?
— Общий ход мысли, пожалуй, можно оставить, но слог, разумеется, надо поправить, приподнять…
— И вы уже сделали это?
— Пока еще нет, но это недолго сделать. Можно и потом, сейчас, я думаю, не стоит.
— Когда же будет готово?
— Если быть откровенным до конца, ваше заявление, Владимир Ильич, написано, мягко говоря, довольно скромно и, я бы даже сказал, слишком робко…
— А если говорить не мягко, а жестко?
— Ну, зачем же говорить жестко? Мы с вами не враги…
— Георгий Валентинович, я настоятельно прошу вас разъяснить свою позицию, а не отстраняться от вопроса, который…