Подснежники
Шрифт:
Я сказал ей, что она ангел.
— Не такой уж и ангел, — ответила она, и в голосе ее прозвучала скорее печаль, чем стремление пококетничать со мной.
— А что с квартирой в Бутове?
— С ней мы тоже неплохо продвинулись. Дом построен самым законным образом, на территории, которая находится в ведении правительства Москвы. В квартире старушки, в двадцать третьей, никто не прописан. К канализации, водопроводу и электросети дом подключен. Принадлежит он компании «Мосстройинвест».
Я сказал, что, по моим сведениям, квартира принадлежит Степану Михайловичу.
— Может быть, «Мосстройинвест» — это
Она помахала перед моим носом пачкой документов, точно приманкой, и спросила:
— Так когда мы коктейли пить пойдем?
Я вспомнил о том, что сказал мне Паоло вскоре после моего приезда в Москву. Он сказал, что у него имеются для меня две новости относительно жизни иностранного юриста в России: хорошая и плохая. Плохая заключается в том, что здесь существует несметное множество бессмысленных, туманных и противоречащих один другому законов. Хорошая — в том, что никто не ожидает от тебя их соблюдения. И я подумал: наверняка же найдется возможность обойти «Мосстройинвест» стороной.
— Скоро, — ответил я и протянул руку к документам.
Помню, в тот день Сергей Борисович, вернувшийся из Таиланда, где он провел зимний отпуск, продемонстрировал нам презентацию в PowerPoint — сделанные им там фотографии. Мы считали себя большими молодцами — во всяком случае, в том, что касалось бизнеса. Документы, обеспечивавшие перевод Казаку второй части ссуды, были нами подписаны, а согласно нашему инспектору, Вячеславу Александровичу, если работы будут вестись такими же, как сейчас, темпами, вскоре можно будет перечислить и третью. Казак прислал нам большую корзину живых крабов (выловленных, по его уверениям, на месте строительства причала). Поглядывая в окно моего кабинета, я видел людей в оранжевых жилетах, очищавших от снега кровли домов на другой стороне площади, — ползая по скатам крыш, подбираясь к самым их краям, к водосточным трубам.
Центральное отопление прогрело мою спальню, точно печную топку. Я приоткрыл окно, чтобы впустить немного холодного воздуха, задернул шторы. Маша сидела на мне верхом, вдавив кулачки в мою грудь, глядя в стену, — сосредоточенная, дышащая, как бегун на среднюю дистанцию.
Мы не виделись больше недели. Я болел, а она, как я полагал, куда-то уезжала на несколько дней, поскольку, звоня ей, я неизменно попадал на голосовую почту. Впрочем, когда я спросил об этом, Маша сказала, что все время была в Москве. Внезапно я вспомнил то, что сказала Ольга, и решил выяснить все в точности.
— Что такое «Мосстройинвест», Маша?
— Как?
— Что такое «Мосстройинвест»?
Маша перестала раскачиваться и изгибаться, но дышала все еще тяжело.
— Не знаю, — ответила она.
— Этой компании принадлежит квартира в Бутове, — пояснил я. — Квартира Татьяны Владимировны.
Она соскользнула на постель, вытянулась рядом со мной на спине, уставилась, как и я до этого, в иероглифические линии на моем потолке. Тела наши не соприкасались.
— «Мосстройинвест»… наверное, это компания Степана Михайловича. Или — как это у вас называется? — мужа одной из его сестер.
— Зятя.
— Да, компания его зятя. Да, думаю, это так.
— Лучше все-таки знать наверняка, — сказал я. — Иначе у Татьяны Владимировны могут возникнуть проблемы.
В те дни проблем с российскими строителями возникало много. Иногда они распродавали все квартиры строившегося дома и исчезали, не завершив строительство, а покупатели, протестуя, разбивали палаточные лагеря и жгли по ночам костры перед зданием правительства — Белым домом, стоящим неподалеку от гостиницы «Украина».
Маша немного подумала, отвернувшись от меня, зарывшись лицом в подушку. Шея ее покраснела. Мои пальцы оставили на ее спине красные отпечатки.
— Никаких проблем не будет, — сказала она, повернулась на другой бок, лицом ко мне, зажала мою ладонь между своими и взглянула мне в глаза.
Ее глаза были зелеными, как джунгли. Кожа выглядела совсем молодой, тело было крепким, тугим, мускулистым, точно у танцовщицы или боксера.
— И знаешь, Коля, — сказала она скорее холодно, чем ласково, — мы ведь просили тебя только об одном — подготовить документы на продажу квартиры Татьяны Владимировны. Другими документами, бутовскими, занимался Степан Михайлович. Тебе о них думать незачем. Они уже готовы. Твое дело — подготовить эти документы и сказать Татьяне Владимировне, что они в полном порядке. Вот и скажи ей об этом.
Я молчал. Маша притронулась ко мне.
— Возвращайся, — сказал я.
Тем разговор и закончился, однако оба мы понимали, что это значит. Я предпочел поверить ей. Встать на ее сторону.
— Ладно, — ответила она — и возвратилась.
Она была особенной женщиной, Маша. Я должен сказать тебе об этом. Такая способность бить в одну точку, такое владение собой. Уверен, из нее мог получиться великий хирург. Или, в другую эпоху, замечательная монахиня. Или актриса — Маша могла стать великой актрисой. Да она и была великой актрисой.
Когда я снова пришел на Чистые пруды, там скользили по льду конькобежцы. У Татьяны Владимировны я застал незнакомого мужчину, он уже уходил. Лет сорока с небольшим, приятной наружности, в прекрасном замшевом пальто. Банкир, сразу решил я. Один из его пальцев, довольно коротких, украшал перстень с печаткой, а сам он выглядел только что побывавшим у дорогого парикмахера. От него просто-напросто пахло деньгами. Катя, уже в прихожей, попробовала пококетничать с ним: улыбалась, поворачивалась так и этак, выпячивала грудь. Мужчина сказал мне по-русски: «Добрый вечер», поднял воротник пальто и вышел из квартиры. На мой взгляд, он не походил на человека, у которого могли иметься причины навещать Татьяну Владимировну.
— Кто это? — спросил я, разуваясь.
— Не знаю, — ответила Катя и засмеялась.
И сразу же появилась Маша — в одних носках скользнула ко мне по паркету, схватила меня за руки и сказала:
— Ребятки, пошли блины есть!
Россия отмечала Масленицу, наполовину языческий праздник, как-то связанный с Великим постом, как-то, предположительно, с концом зимы, — в этот день в церквах звонят колокола и всем полагается есть блины. Мы трое расположились на кухне и принялись уплетать их со сметаной и красной икрой. Рамы кухонных окон были заклеены, чтобы не пропускать холод, липкой лентой — старая сибирская привычка, решил я, от которой старушка так и не сумела избавиться. Не обошлось, разумеется, и без тостов.