Подвал
Шрифт:
– Давай лучше выпьем, – предложил Сашка. Ухмылка сменилась довольно приветливой улыбкой. – Что случилось в доме, в котором обитаешь, ты наверняка наслышан от крестного.
Дима думал, что ослышался.
– От кого?
– От крестного моего, дядьки Семена.
Не сказать, что эта новость стала шоком для него, но он был удивлен. Вот почему Семен Макарович так глотку рвал за спортсмена. Дима вспомнил, с какой ненавистью и пренебрежением Семен говорил о Вере-сестре и о похождениях Веры-племянницы. Надо понимать, на весах чувств краснолицего с небольшим перевесом победил Сашка. То есть из всего этого выходило (теперь уж наверняка), что все его подозрения о причастности любовника или хозяина дома были напрасны.
– Ну, так что, накатим? – Саша поднял бутылку и показал Диме. – За любовь.
Мозг отказывался переваривать информацию в таком виде. Она была сырой и сочащейся кровью, как кусок свинины в мясной лавке. Было ясно одно, что если ему не лгут, то что-то недоговаривают точно. Цели их вполне понятны. К ним приходит придурок с заявлением, что общается с девушкой, погибшей пару лет назад. Хорошо, если он действительно придурок. А если он таким образом пытается докопаться до истины? Вот тут они и врубают инстинкт самосохранения. Озвучивают официальную версию. Самоубийство.
Дима смотрел «Новости-24» по РенТВ. Когда появился этот канал, он не знал, но ему было все равно, что смотреть. Новости по РенТВ ничем не отличались от новостей по НТВ. Тот же бред, выгодный верхам. Единственное, что он смотрел с удовольствием, так это советское кино и мультипликацию. Дима прекрасно понимал, что и тогда была пропаганда. Но она хотя бы так не отупляла, как реклама прокладок и лекарственных средств от запора и энуреза. Одебиливание народа не за горами.
«А я первый», – подумал Дима.
Какого черта он вообще затеял все это? Он же не герой. Не герой из своих романов, бороздящий на своем звездолете просторы Вселенной.
– Я влез в это, потому что думал, она живая, – вслух произнес Дима. – Живая!
Но последнее видение дало понять ему, что девушка мертва. Черт, мертва! И она чего-то хочет от него. Но чего? Вообще в призраков он не верил. До этого. Он скорее готов был поверить в жизнь в центре Луны, чем в нее же после смерти. Но это было тогда, давно, миллион лет назад в московской квартире. Сейчас он не знал, чему верить, а чему нет. А самое главное, его тревожило послание Веры. Три обезьяны. Мидзару, Кикадзару, Ивадзару. Ничего не слышу, ничего не вижу, ничего не говорю. Эти три фигурки означали не просто глухоту, слепоту и немоту. Это был своего рода оберег от зла.
– Со мной никогда не произойдет зла, – сказал Дима и приложил руки к ушам, – если я не услышу зла. – Руки переместились на глаза. – Если я не увижу зла и если я не скажу зла. – Он закрыл руками рот.
Оберег от зла… но что она этим хотела сказать? Ведь понятно, что себя она не уберегла. Она хочет предупредить его? Он не понимал собственной роли, отведенной ему в этой драматической постановке. А может, она просто хотела сказать, что их было трое? Три ублюдка, допустивших погибель девушки. Дима все больше склонялся к мысли, что здесь произошло убийство. Изнасилование и убийство. Три выродка. Двух он знал. Третий оставался в тени. На ум приходил только Толик. Но Дима тут же отмел эту мысль. Анатолий был полным ничтожеством. Сысоев вспомнил, как он вскочил с покрывала, когда понял, что назревает конфликт между Димой и Сашей. Нет, он не боец. Они бы даже его пьяным (тем более пьяным) с собой не взяли. Он мог все разболтать. А оно им надо? Толик точно отпадает. Тогда кто? Дима и знал-то здесь немногих, но его выбор тут же пал на Стасыча. Местный участковый был представителем власти, а власть здесь… Дима вспомнил новостные сводки о Кущевской трагедии. Без представителей власти мало где обходится.
Спать совсем не хотелось. Сысоев решил пойти в сарай и попробовать хоть что-нибудь написать. Что-то любимый друг давно не звонил. Надо бы напомнить о себе, похвастаться написанным и попросить деньжат. Но это завтра, а сегодня –
Глава 9
Сашка боялся. Впервые за столько лет ему было страшно. Он боялся какого-то писаку, писуна. Конечно, не его лично, а того, что может последовать после его вопросов. Последовать может страшное, а именно арест по статье, мягко говоря, нерукопожатной. Надо что-то делать. Что-то решать с этим бакланом. Сашка встал, пошатнулся, едва не наступил на руку Толяну и пошел к реке. Толик всхрапнул, что-то пробубнил и, перевернувшись на другой бок, снова уснул.
Саня умылся, провел мокрой ладонью по сальным волосам, снял олимпийку и повязал ее себе на пояс. Все. Решено. Если еще минут пять назад он хотел возложить все на крестного (он его втянул, пусть и вытягивает), то сейчас было решено закончить с этим делом без разрешения Семена. Ему не нужно ничье разрешение.
Сашка подошел к мосту. Луна освещала потрескавшееся бетонированное покрытие. На другом конце моста стояла девушка. Он знал в деревне всех, но эта была… Сашка замер. Он был уверен, что это Вера. Девушка засмеялась. Весело и звонко. Шлюха злила его. Мертвая девка бесила его. Вера снова засмеялась и, задрав подол сарафана, побежала к дому, где жил писака. Саня заревел.
Она была жива! Шлюха была жива, и теперь они с писуном могут сдать их. Да клал он на всех! Они сдадут его, Сашку. Каким образом ожила эта потаскуха, он не знал. И от этого становилось страшно. Он видел ее труп. Он слышал хруст сломанных костей черепа. Он видел, как ее опускали в гроб. Он видел! А самое главное, он слышал треск ее башки! Мерзкий звук. Его всегда передергивало, когда он вспоминал. А теперь он хотел забыть. Забыть!
Саша, отогнав страх, пошел к дому, в котором уже не был два с лишним года. Калитка была открыта. Саша заглянул во двор. Писатель сбежал с крыльца и пошел к сараю. Когда постоялец скрылся внутри покосившейся постройки, Александр пересек двор от дерева к дереву, от дерева к дому.
В коридоре остановился. Посмотрел на кухню. Нет, слишком мала. Если туда еще зайдет и писатель, то они умрут оба. От удушья. Саша вышел на крыльцо и посмотрел в сторону сарая. Можно было спрятаться за него, подождать, пока заснет, а потом просто придушить подушкой. Ведь именно так он и хотел убить эту шлюху. Только она спала как… шлюха. Он захотел трахнуть ее. И ведь его понять можно. По крайней мере, он сам себя понимал. Они не жили как муж с женой уже около полугода. Вот он и решил взять то, что по праву принадлежало ему. Он взял ее, как только было душе его угодно, а потом (несмотря на то что лицензия на ее убийство была у него в кармане, Саня передумал ее убивать) она собственноручно подписалась под смертным приговором. Она говорила и говорила. Что напишет заяву и посадит его. Она даже, хихикая, рассказала, что с ним сделают в тюрьме то же самое, что он сделал с ней пять минут назад. Вот у него и засвербело в заднем проходе, а если проще сказать, заиграло очко, которое ох как настрадается, если она приведет в исполнение свои угрозы. Он не хотел это слушать.
Саня даже не понял, откуда взялся молоток. Он будто был в его руке с самого начала. Саша просто забил ее. Даже когда она уже была мертва, он бил и бил. Правая сторона лица стала похожа на кровавую маску, глаз вытек. И вот тогда Саша понял, что хочет еще. Он трахнул ее снова. Только теперь он уже не слышал угроз и упреков. Девочка была как шелковая. Впервые за четыре года совместной жизни занятие сексом удовлетворяло обоих.
Когда он очнулся, оторвался от воспоминаний (местами даже приятных), к сараю бежать было поздно. В окне погас свет, а это значило, что писатель вот-вот выйдет оттуда. В комнату возвращаться тоже нельзя. Подсказка резанула слух. Скрип открываемой двери пристройки. Саша, не выпуская из виду сарай, шагнул в темную комнату.