Подвальная станция
Шрифт:
— Она — прелесть, — сказал Кэтлин, когда увидела лошадь-девочку, а та играла с ними в догонялки, и хвост ее развевался, а копыта взбивали пыль в загоне. — Посмотрите на нее! Посмотрите, как она движется!
— Твой партнер — тоже что надо, — сказал Энди, кивком головы указывая на Кэтлин.
И в устах Энди это кое-что значило. Флориан почувствовал счастье, настоящее счастье, потому что все, что ему нравилось, находилось рядом: и Кэтлин, и Энди, и жеребенок.
И тогда он вспомнил, что им надо вернуться до вечернего сигнала, а это означало, что
— Нам пора? — сказал он и повернулся к Энди: — Я вернусь быстро, как только смогу.
— До свидания, — сказал Энди.
— До свидания, — сказал Флориан с легким поклоном, и «до свидания» проговорила Кэтлин, что было необычным, потому что, как правило, Кэтлин предоставляла право ему вести разговоры со всеми, кроме Безопасности.
Им пришлось идти быстро. По дороге туда он показал Кэтлин все тропинки, и на пути обратно она их уже все знала, что было характерно для Кэтлин.
Кроме того, она была более длинноногая, чем он, и могла его обогнать. Он думал, что мальчикам полагается быть выше и сильнее. Однако Инструктор объяснил, что в семь лет это еще не так.
Так что он почувствовал небольшое облегчение. И шел быстро, не отставая от Кэтлин, но когда они добрались до зеленых бараков, дышал тяжелее, чем она.
А когда они зарегистрировались при входе, им обоим велели задержаться у стола. Эйзи, сидевший там, взглянул на свою машину и сказал:
— Доложи Интору в белой секции.
Это секция находилась на противоположной стороне Города. И означала больницу. То есть — тайпирование. Вместо того, чтобы идти в их квартиру!
— Да, — сказала Кэтлин, забирая свою карточку и прищелкивая к своей рубашке. Он тоже взял свою.
— Та же инструкция, — сказал эйзи.
— Мне любопытно, почему, — проговорил он, когда они возвращались на дорогу, ведущую к Белой.
— Нет смысла проявлять любопытство, — ответила Кэтлин. Но она тоже беспокоилась и шла быстро. Ему приходилось временами особенно торопиться, чтобы не отстать.
Солнце уже давно ушло за утесы. Небо розовело, и когда они будут возвращаться, уже загорятся фонари. Тротуары и дороги уже, практически, опустели, потому что все в это время ужинали. Странное время для тайпирования. Он волновался.
Когда они добрались до больницы, регистратор взял их карточки и прочитал, а затем сказал, кому куда идти.
Он взглянул на Кэтлин, когда она уходила. Он боялся, но не знал, чего и почему, но чувствовал, что он и она — в опасности. Если ты впитываешь ленту, ты приходишь в больницу днем. А не тогда, когда полагается ужинать. Его желудок был пуст, и он подумал, что, может быть, это неожиданное упражнение: они проделывали такое со Старшими, выдергивая их из постелей ночью, и был слышен их топот в коридоре, когда они бежали куда-то изо всех сил.
Но когда они пришли, это действительно оказалась больница, а не Комната. Ты не имеешь права делать ничего, кроме того, что тебе велят, и ты не думаешь в больнице, а просто снимаешь рубашку, и вешаешь ее, а затем забираешься на стол и сидишь, стараясь
Это оказался Интор, которого он никогда раньше не видел. Этот мужчина включил оборудование для тайпирования прежде даже, чем взглянул на него; и только потом сказал:
— Привет, Флориан. Как поживаешь?
— Мне страшно, сир. Почему мы получаем ленту в такое время?
— Лента все скажет тебе. Не пугайся.
Он взял шприц и, подняв руку Флориана, сделал укол. Флориан вздрогнул. Он нервничал. Интор похлопал его по плечу и отложил шприц. И поддержал его, потому что доза была большая: Флориан чувствовал как быстро действует препарат.
— Молодец, — сказал Интор, и его руки были нежны, хотя говорил он не так приятно, как другие Инторы. Он не отпустил его, а повернул и помог положить ноги на стол, а его рука так и осталась с ним, сначала под плечами, потом на плече или на лбу. — Это будет глубокое тайпирование. Ты ведь теперь не боишься?
— Нет, — ответил он, чувствуя, как удаляется страх.
— Опускайся глубже. Настолько глубоко, насколько можешь, Флориан. Иди в середину и подожди меня там…
— Я не хочу праздника, — сказала Ари, ссутулившись в кресле, когда дядя Дэнис заговорил с ней. — Не нужно мне никакого противного праздника, мне не нравится никто из детей, мне не нравится, что я должна быть милой с ними.
У нее уже испортились отношения с дядей Дэнисом из-за того, что она стащила карточку Нелли, будучи в своем репертуаре, сразу рассказала обо всем дяде Дэнису и дяде Жиро, как только дядя Дэнис спросил ее. Нелли не хотела, чтобы Ари попала в беду. Но они все равно ее поймали. Нелли была ужасно расстроена. И дядя Дэнис устроил строгий Разговор с ней и с Нелли по поводу охраны и безопасности в здании и о том, что надо ходить только куда следует.
По его словам, он больше всего рассердился на Джастина и Гранта за то, что они не позвонили ему и не сообщили, что она бывает там, где ей не полагается, и что они тоже в беде. Дядя Дэнис послал им сердитое послание, и теперь они должны будут сообщать, если она пройдет мимо них, а не по темным коридорам, где ей полагается ходить.
Ари всерьез рассердилась на дядю Дэниса.
— Тебе не нужны другие дети, — произнес дядя Дэнис, как будто задал вопрос.
— Они тупые.
— Ну, а как насчет взрослого приема? У тебя будет пунш и торт! И все прочее. И получишь подарки. Я не имею в виду всю Семью. Как насчет доктора Иванова и Жиро?
— Мне не нравится Жиро.
— Ари, это неприлично. Он — мой брат. Он — твой дядя. И он всегда очень мил с тобой.
— Мне все равно. Ты же не разрешишь мне пригласить того, кого я хочу.
— Ари…
— Джастин же не виноват, что я взяла карточку Нелли.
Дядя Дэнис вздохнул.
— Ари…
— Мне нужны старые гости.
— Видишь ли, Ари, я не уверен, что Джастин сможет прийти.
— Я хочу Джастина, и я хочу Гранта, и я хочу Мэри.
— Кто такая Мэри?
— Мэри — это техник там, в лаборатории.