Подвальная станция

Черри Кэролайн Дженис

Желаешь, чтобы младенец умер? Господи, что за мысли?

Он поднял очередной наполненный бокал и чокнулся им с Грантом с деланной бодростью.

— За младенца!

Грант нахмурился и не выпил с ним.

— Давай, — сказал Джастин. — Мы можем быть великодушными.

Грант поднял глаза и слегка шевельнул пальцами. Помни, они могут следить за нами.

Это — правда. Они делали всякие штучки с мониторами в доме, но им приходилось выходить на улицу, если нужно было что-то обсудить.

— А черт, пусть слушают. Наплевать. Мне жаль девочку. Она не просила об этом.

— Никто из эйзи не просит, — резко сказал Грант. Между нахмуренными бровями пролегла морщина. — Я полагаю, что не проспит.

— Никто не просит.

Уныние вновь

воцарилось в комнате. Он не знал, что произойдет с ними, в этом было дело. Резьюн менялась, наполнялась новыми лицами, происходили переназначения, эйзи были взбудоражены приказом об омоложении. В восторге от этого, и от того, что они должны кому-то принести пользу. При этом эйзи были опечалены переназначениями, и перемещениями, и появлением незнакомцев. Не страшно огорченные — просто от того, что на них свалились непривычные обстоятельства: списки предварительной записи к инспекторам были забиты до отказа, и сами инспекторы просили о недосягаемом отдыхе.

И все это время в здании первого крыла сохранялись в неприкосновенности апартаменты, безмолвные, как мавзолей. Не запыленные, нетронутые, запертые.

Ожидающие.

— Я не думаю, что им предстоит большая удача, чем в случае с Бок, — произнес, наконец, Джастин. — Я в самом деле не думаю. Джейн Страссен… Эндо… эндокринология — это не то слово, которое можно выговорить после полутора бутылок вина. Прелестная теория. Но они кончат тем, что сделают ее более сумасшедшей, чем Бок. Им бы больше улыбнулось счастье, если бы они прямо устроили бы ей глубокое тайпирование. Воспитай ее так, чтобы ей понравилась Арина работа, запрограммируй на сочувствие к людям — и тогда можно ни во что не вмешиваться. Весь проект — это какой-то бред сумасшедшего. Они хотят не талант Ари, не милого, талантливого ребенка, а самое Ари! Они хотят вернуть власть, силу характера. Этот выводок омоложенных реликтов глядит на великий Конец и растрачивает бюджет Резьюн. Именно это и происходит. Это страшное бедствие. Слишком много человеческих судеб и слишком наплевательское отношение сверху. Мне жаль этого ребенка. Мне действительно жаль ее.

Грант только долго молча смотрел на него. Затем:

— Я думаю, что в самом деле ты в чем-то прав, говоря о тайпировании.

— О, черт. — Иногда он повторял мысли Гранта, не задумываясь об этом. Иногда он просто сидел с открытым ртом и забывал рядом с Грантом ту ранимость, которую он приобрел во время жизни с эйзи в Городе. И ненавидел самого себя. — Все это чепуха. Я абсолютно уверен, что все не так, если ты справишься с конструкцией, над которой месяц потела дюжина старших разработчиков.

— Я говорю не об этом. Я ведь эйзи. Иногда я могу видеть проблему с такой позиции, которую они не могут занять. Фрэнк — тоже эйзи, но не такой, как я. Я могу слегка заважничать. У меня есть на это право. Но всякий раз, когда мне приходится спорить с Янни, я — печенкой чувствую, что я — ничто.

— У всех — в печенках. Янни…

— Послушай меня. Я не думаю, что твои чувства правдивы. Но я знаю, что каждая мелочь, заставляющая меня напрягаться, точно соответствует какому-то пункту из той книги в спальне: а ты делаешь что хочешь. Взгляни, что они делают с Ари. Им пришлось построить этот проклятый туннель в горе, для размещения того, чем она была.

— Ну и к чему это, что в тот день, когда началась война, во время ленча она ела рыбу, и это был второй день ее цикла? Это чушь, Грант, это просто чушь и этим заполнен их тоннель. — Все это там вместе с теми проклятыми лентами. Пока не замерзнет солнце. Вот, что люди запомнят обо мне. — Ты сцепляешься с Янни потому, что в нем трехсекундный взрыватель, вот и все. Таков его милый характер, и потеря поста на Фаргоне не сделала характер лучше.

— Нет. Ты не слушаешь меня. Мир слишком слажен для меня, Джастин. Только так я могу объяснить это. Я могу разглядеть микроструктуры гораздо лучше, чем ты. Я весь сосредоточен на тонких вещах. Но в том, что касается психотипов и микроструктур эйзи я не всегда могу разобраться. А тут — целый туннель, Джастин. Только для размещения ее психотипа.

— Психотип, черт — это все, что она делала, все те, кого она обидела, а ведь ей было сто двадцать! Если ты хочешь ездить в Новгород и покупать советников, ты тоже быстро заполнишь этот туннель, чертовски быстро.

Грант пожал плечами. Рожденные люди совершают большинство ошибок пытаясь сглаживать противоречия.

— Но ты же запросто читаешь меня.

— Не всегда. Я не знаю, что Ари сделала с тобой. Я знаю, что произошло. Я знаю, что на меня это так бы не подействовало, — они уже могли это обсуждать. Но обсуждали редко. — Она могла бы реструктурировать меня. Она была хорошим специалистом. Но она не могла бы это сделать в отношении тебя.

— Ей и так много удалось. — Это причиняло боль. Особенно в этот вечер. Ему захотелось сменить тему.

— Она не смогла бы. Потому что твой психотип не укладывается в одну книгу. Ты слишком сложен. Ты можешь меняться. А мне к переменам надо относиться с большой осторожностью. Я могу видеть свое сознание изнутри. Оно очень простое. Делится на отсеки. А вот у тебя — сплошные бутылки Клейна.

— Господи, — фыркнул Джастин.

— Я — пьян.

— Мы оба пьяные. — Он наклонился вперед и положил руку на плечо Гранта. — Мы оба устроены по Клейну. И поэтому мы вернулись туда, откуда стартовали, и я готов спорить, что мой психотип не сложнее твоего. Ты хочешь заняться этим?

— Я… — Грант прищурился. — Хочешь пример? Мое сердце дает сбой. Это приводит меня в страшное замешательство. Это тот самый страх перед инспектором. Я не хочу делать это, потому что не считаю разумным вносить путаницу в твой мозг; а я внутри себя подпрыгиваю, как будто это приказ.

— Проклятье, я ненавижу, когда ты анализируешь самого себя. Ты не хочешь ввязываться в дело, потому что не знаешь, когда подслушивает служба безопасности; а тут замешано что-то, и ты — хорошо воспитан. Все твои глубокие структуры просто описывают то же самое, что я чувствую.

— Нет. — Грант поднял палец. Серьезен. Чуть не икнул. — Глубокая причина нашего различия: Эндо… эндо… дьявол! Действие гормонов при обучении влияет на химический состав крови. Иногда адреналин повышается, иногда понижается, иногда происходят другие вещи. Разнообразие — в случайном окружении. Ты помнишь, что некоторые вещи правильные, некоторые неверные, некоторые легкие, некоторые тяжелые. Мы… — он опять чуть не икнул, -… с колыбели связаны с катафориком. А это вещество выравнивает любые пороги лучше, чем кто угодно в природе. Это означает — нет оттенков в нашей исходной логической постановке. Все совершенно определенное. Мы можем доверять тому, что нам дали. А ты строишь свой психотип посредством своих ощущений. Посредством естественных катафориков. Приобретаешь информацию посредством лент, но психотип — посредством чувств. То, что ты усваиваешь, увидев или услышав — совершенно случайно. Ты учишься находить среднее в потоке информации, поскольку ты знаешь, что могут быть колебания. А у нас имеются эксперты, выделяющие все логические несовместимости. Мы можем разобраться в каждом детали; мы должны, это показывает именно то, как мы работаем. Поэтому нам так здорово удается разглядеть специфические детали. Поэтому мы быстрее решаем некоторые проблемы, которые тебе даже не удержать в голове. Мы входим в состояние обучения без наркотиков, а наши ранние воспоминания происходят не на гормональном уровне: для нас правда не имеет оттенков. Ты берешь среднее значение, работаешь с памятью, умеющей различить тысячу оттенков, и тебе лучше удается усреднение оттенков, чем запоминание того, что в действительности произошло, так тебе удается обработать информацию, поступающую быстро и со всех сторон. И именно в этом наше слабое место. Ты можешь вырасти, держа в голове две противоречащие друг другу концепции, и верить в обе, потому что твое восприятие подвижно. Я так не могу.