Подвиг любви бескорыстной (Рассказы о женах декабристов)
Шрифт:
Должно быть, потому, что Полине пришлось вступить в нравственный и психологический поединок с Анной Ивановной, ей через многие годы удалось так точно все припомнить, нарисовать поразительный портрет несметно богатой московской барыни, оградившей себя от мира, от его болей и радостей, заменившей подлинную жизнь выдуманной, с причудами и театрализованными ритуалами. Ее богатства были столь велики, что она могла позволить себе и не такое: единственная дочь Ивана Варфоломеевича Якобия (в годы царствования Екатерины II был он наместником Сибири, иркутским губернатором и не брезговал ни взятками, ни казнокрадством и, как говорится в "Иркутской летописи" П. И. Пежемского и В. А. Кротова, "пробыл на этом посту шесть лет, удален от должности и подвергнут
Анна Ивановна любила заезжать в магазины, где никогда не утруждала себя длительными расчетами. Если ей нравилась ткань — она покупала всю штуку, сколько бы метров в ней ни было: дабы у других дам высшего света не появилось платья из такого материала. Естественно, что модный магазин Демонси, где демонстрировались парижские моды, не мог не привлекать ее внимания. И вполне возможно, что иногда ее сопровождал Иван Александрович — во всяком случае, в середине 1825 года француженка Полина Гебль, старшая продавщица магазина Демонси, была уже знакома с поручиком кавалергардского полка Иваном Александровичем Анненковым.
Ему было двадцать три года, ей — двадцать пять. Он воспитывался дома, его преподавателями были француз Берже и швейцарец Дюбуа, затем Иван Александрович слушал лекции в Московском университете, но, не закончив курса, решил сдать экзамен при Главном штабе и вступить в привилегированный кавалергардский полк.
Известный историк М. С. Семевский, знавший Анненкова, гостивший у него после возвращения Ивана Александровича из Сибири, так описывает юного декабриста:
"То был красавец в полном смысле этого слова не только в физическом отношении, но достойнейший в нравственном и умственном отношении представитель блестящего общества гвардейских офицеров 1820-х годов. Отлично образованный, спокойного, благородного характера, со всеми приемами рыцаря-джентльмена, Иван Александрович очаровал молодую, бойкую, умную и красивую француженку, та страстно в него влюбилась и, в свою очередь, крепкими узами глубокой страсти привязала к себе Ивана Александровича Анненкова".
Впрочем, к ухаживанию красавца поручика молодая француженка отнеслась поначалу недоверчиво. Ее смущали разговоры, которые вели ее соотечественницы о характере русских мужчин: "мужчины русские так лукавы и так изменчивы", но более всего ее тревожила мысль, что Анна Ивановна ни за что не позволит ему жениться на бедной и незнатной девушке, а у Ивана Александровича не хватит мужества противостоять воле матери, которая одним росчерком пера лишит его наследства, откажет в деньгах. Романтически настроенный юноша был, однако же, настойчив, уговорил Полину отправиться с ним в путешествие, в деревню, где ждал их, оказывается, священник и были уже подготовлены свидетели, чтобы их тайно обвенчать. Но Полина, представляя мать своего горячего поклонника по рассказам и личным впечатлениям, не решилась на такой шаг — природное благоразумие говорило ей, что ничего хорошего из тайного венчания не выйдет, — мать придет в неистовство.
"Иван Александрович надеялся, однако, склонить ее, но это была одна надежда — ничто не ручалось за успех, напротив, можно было ожидать, — и я замечала, — пишет Полина, — что Иван Александрович сам боялся этого".
Летом 1825 года в Пензе была крупная, шумная ярмарка. Торговые фирмы России соперничали друг с другом, старались пышнее и затейливее представить товары свои, посылали для бойкости торговли своих наилучших приказчиков
Закупив лошадей, Анненков должен был уехать, но… не в полк; он имел поручение матери: осмотреть свои имения — их было немало, они размещались в Пензенской, Симбирской и Нижегородской губерниях. И, отправив в Москву лошадей, выполнив полковое поручение, Анненков решил во что бы то ни стало совершить путешествие вдвоем. Между молодыми людьми произошло бурное объяснение.
"Однажды вечером он пришел ко мне совершенно расстроенный. Его болезненный вид и чрезвычайная бледность поразили меня. Он пришел со мною проститься… Расстаться с ним у меня не хватило духу, и мы выехали из Пензы 3 июля 1825 года".
Они не были обвенчаны, но это было их свадебное путешествие. Они видели запущенные барские усадьбы, разоряющееся хозяйство, горы серебряной посуды, стоящей баснословные деньги, сваленной в углах пустых комнат — в пыли и паутине, приходящую в негодность дорогую мебель, обветшавшие дома. Хаос. Умирание. Но это их мало волновало — они видели только друг друга, слышали только друг друга, жили только друг для друга. И возвращались в Москву неохотно.
Едва въехали они в Москву, как разнеслась весть: в Таганроге внезапно умер Александр I. Анненков засобирался в Петербург.
В канун его отъезда из разговоров друзей Ивана Александровича, молодых людей, ежевечерне у него собирающихся, Полина узнала о тайном обществе и о принадлежности к нему ее возлюбленного: перед отъездом он ей признался, что состоит в заговоре и что "неожиданная смерть императора может вызвать страшную катастрофу в России".
"Мрачные предчувствия теснили мне грудь. Сердце сжималось и ныло. Я ожидала чего-то необыкновенного, сама не зная, чего именно, как вдруг разнеслось ужасное известие о том, что произошло 14 декабря… В это время забежал ко мне Петр Николаевич Свистунов, который служил в кавалергардском полку… Я знала, что Свистунов товарищ и большой друг Ивана Александровича, и была уверена, что qh приходил ко мне недаром, а, вероятно, имея что-нибудь сообщить о своем друге. На другой же день я поспешила послать за ним, но человек мой возвратился с известием, что он уже арестован".
"Тот, кто не испытал в России крепостного ареста, не может вообразить того мрачного, безнадежного чувства, того нравственного упадка духом, скажу более, даже отчаяния, которое не постепенно, а вдруг овладевает человеком, преступившим за порог каземата. Все его отношения с миром прерваны. Он остается один перед самодержавною неограниченною властью, на него негодующею, которая может делать с ним, что хочет, сначала подвергать его всем лишениям, а потом даже забыть о нем, и ниоткуда никакой помощи, ниоткуда даже звука в его пользу. Впереди ожидает его постепенное нравственное и физическое изнурение; он расстается со всякой надеждой на будущее, ему представляется ежеминутно, что он погребен заживо… Это нравственная пытка, более жестокая, более разрушительная для человека, нежели пытка телесная".
Именно такое чувство испытал и автор приведенных выше строк — Николай Васильевич Басаргин, и все друзья его — декабристы и в том числе Анненков. Он был арестован 19 декабря 1825 года и после первого допроса, как и некоторые из его товарищей, отправлен в Выборгскую крепость.
За несколько дней до этого, 12-го числа, на собрании у князя Оболенского он заявил, что не уверен в солдатах кавалергардского полка, что они не подготовлены к восстанию и вряд ли поддержат его. 19-го числа дежурный офицер полка пришел за ним со словами: "Ну, одевайся, только шпаги не бери…" Эскадронный командир Фитингоф отвез Анненкова во дворец. Там он встретил двух своих товарищей — Муравьева и Арцибашева. Им не дали обмолвиться и словом, развели по разным углам.