Подвиг продолжается
Шрифт:
— Кто такой, зачем сюда? — послышался резкий голос.
От неожиданности Саратовцев вздрогнул и обернулся. Метрах в десяти от него в новеньком кавалерийском седле на сытой лоснящейся кобыле сидел черноволосый красавец с карабином в руках. Черное дуло карабина грозно глядело прямо в глаза Саратовцеву.
— Ну, ну, не балуй, — хмуро проговорил Саратовцев таким тоном, будто речь шла о чем-то безобидном, и показал на обрез. — Не стращай, я пуганый...
— Куда едешь?
— Куда глаза глядят. А тебе-то что? — вскипел вдруг Саратовцев и вскинул обрез: — Может, ты
— Ты что, с ума спятил? — побледнел красавчик, пригибаясь к шее лошади. — Мы сами их... Ну, опусти свою штуку. Слыхал про Мушаева? Так я из его... отряда...
Саратовцев подъехал, достал кисет с махоркой. Они закурили, разговорились. Саратовцев, словно сожалея о славном прошлом, заговорил о своих похождениях, как гулял якобы в свое время в банде Антонова на Тамбовщине, и такие «дела» приписывал себе, что красавчик и рот раскрыл. Потом Саратовцев погоревал, что напрасно подался на юг, где и пристать-то не к кому. И тогда дозорный решился, молча тронул коня, знаком показав Саратовцеву, чтобы следовал за ним.
Версты три петляли они в камыше, с головой скрывавшем всадников, и выехали на изумрудно-зеленую полянку, на которой паслись оседланные кони. С бурки, кинутой на землю, неспешно, поигрывая маузером, поднялся Саня Мушаев. Полоснув холодным ястребиным взглядом Саратовцева, он перевел взгляд на дозорного. Красавчик почтительно сказал что-то по-калмыцки. Мушаев одобрительно кивнул головой, не промолвил ни слова и опять прилег на бурку.
Саратовцев, не дожидаясь приглашения, независимо, даже развязно соскочил с седла, заботливо обтер тряпицей своего буланого, пустил его пастись, а сам закурил и прошелся по полянке, разминая затекшие ноги.
До вечера Мушаев присматривался к Саратовцеву, расспрашивал о его похождениях, очевидно, надеясь, что он в чем-нибудь собьется, напутает. Но Саратовцев повторял свою «историю», как по писанному.
Тогда главарь банды пошел напрямик. Когда сели ужинать и выпили стакана по два самогонки, Мушаев вдруг спросил:
— Ты думаешь, я тебе поверил?
— А мне с тобой не под венец. Попа перед нами нет, чтобы клятвы давать, — равнодушно буркнул Саратовцев, протягивая руку к вареному бараньему ребру. — Вольному — воля, не пропаду и без вас. Погуляю тут недельку и махну на Кубань.
— А не боишься? — Мушаев потряс маузером.
— Волк волка не будет есть, — все тем же спокойным голосом проговорил Саратовцев.
С наступлением темноты шайка двинулась в путь.
Так, меняя стоянки, банда продвигалась к Черноярской волости. Налетов два дня не делали. Мушаев по-прежнему наблюдал за Саратовцевым, а тот, в свою очередь, за ним.
Июльская ночь, душная, звездная, давила землю запахами пересыхающего сена, укропа и огурцов — чувствовалась близость жилья.
Выехав на пригорок, Саня Мушаев остановил коня, хищно всматриваясь в раскинувшуюся перед ним низину. Вдали мигал огонек. Видно, косари забыли погасить костер.
Из разговоров бандитов Саратовцев знал, что шайка должна дня три отдыхать на берегу озера на границе Черноярской волости. Это больше всего устраивало Саратовцева. Отсюда он и намеревался через косарей сообщить о Мушаеве в уголовный розыск.
Но вышло все иначе. Мушаев наметом пустил своего коня к видневшемуся вдали огоньку. Все поскакали за ним.
Возле теплящегося костра под телегой лежал мужчина-косарь. Неподалеку ходила пара лошадей, темнели два верблюда. Услышав топот, мужчина встал. Рядом, с небольшой копны душистого сена, поднялась девушка.
Сказав что-то подъехавшему красавчику, Саня Мушаев спрыгнул с седла, подошел к косарю.
— Будешь кричать — убью, — переведя взгляд на девушку, добавил: — Не бойся, красавица, — и, схватив девушку за руку, рывком подтянул к себе, заглядывая в лицо.
Саратовцева бросило в дрожь. Рука невольно потянулась к нагану. «Спокойно, спокойно», — внушал он себе.
Между тем бандиты поймали лошадей и верблюдов, накинули на них уздечки.
— Не троньте! — закричал косарь. — Что вы делаете! Дочка, за что же нас...
Он подбежал к бандитам. Мушаев поднял маузер. Саратовцев бросился к главарю, но поздно. Грянул выстрел, и косарь, как подрубленная лоза, рухнул на землю.
— Зачем? — сдерживая бешенство, спросил Саратовцев. — Зачем зря кровь льешь?
Он вплотную приблизился к Мушаеву. Тот попятился и угрожающе поднял маузер.
Саратовцев закусил губу и отвернулся. Нет, он не имел права разоблачать себя.
Девушка, напуганная выстрелом, метнулась в темноту. Но Мушаев двумя прыжками догнал, обхватил за гибкую талию. Она вскрикнула, начала биться. С помощью подоспевшего бандита Мушаев положил ее поперек седла и, озираясь на Саратовцева, гаркнул:
— Пошел!
Часа через три остановились на берегу Грязного озера. Светало. Над землей порхал предутренний ветерок.
Мушаев что-то сказал по-калмыцки своим приближенным и, захватив бурку, скрылся в кустах.
Саратовцев с тревогой следил за ним. Сердце бешено колотилось в предчувствии чего-то недоброго. Он спешился, подошел к сидевшей на земле девушке. Ей было не больше семнадцати. Длинные волосы рассыпались на плечах, платье в нескольких местах разорвано. Когда Саратовцев приблизился, девушка подняла налитые слезами глаза. В них были и страх, и ненависть. Хотелось сказать ей что-то ободряющее, теплое, но он успел только прошептать:
— Не бойся...
В эту минуту к девушке подошли двое бандитов.
— Саня приглашает тебя... — проговорил один из них, обнажая в недоброй улыбке погнившие зубы.
Девушка сжалась, вцепилась руками в траву. Бандиты схватили ее под мышки. Она дико закричала, отбиваясь.
И тут случилось непоправимое, то, чего так боялся Кузьма Степанович Филатов. Забыв обо всем на свете, Саратовцев выхватил наган и в упор выстрелил в гнилозубого. Тот рухнул на колени, повалился набок. Второй выстрел уложил другого бандита. Повернувшись, Саратовцев заметил выскочившего из кустов Мушаева, вскинул наган, но выстрелить не успел. Что-то сильно толкнуло его между лопаток, перед глазами вспыхнули яркие светлячки, которые тут же погасли.