Подвиг разведчика
Шрифт:
План, ганжубас, петрушка… Одному богу были известны все обиходные названия этой отравы. Да и сколько их еще выдумают новые поколения! Мешки под завязку были наполнены измельченными «головами» растений — как раз тем, что по цене выходило на вес золота. Куда дороже, чем конопляные листья — так называемая «шала».
Теперь можно было сматываться. Местом назначения конопляного каравана блокпост служить не мог и, вероятно, в скорости кратковременная остановка для разгульного общения сопровождающей охраны со знакомыми, купленными ментами закончится. Константин закинул продырявленный мешок подальше вглубь кузова и, мягко ступая по деревянному полу, приблизился к борту.
Опять
Все тот же пьяный гомон, громкий смех, задиристые выкрики…
Прыгать, как в былые времена со здоровой ногой не решился — спустился медленно и аккуратно. «Так безопасней для недавно сросшихся костей, да и шуму выйдет меньше», — посчитал офицер, нащупывая левой ступней каменистый грунт. И внезапно уловил своим тонким слухом посторонний звук…
То было шарканье по неровностям проселочной дороги чьих-то ног — кто-то шел центром проезжей части от блокпоста вдоль вереницы автомобилей.
Поначалу возникло желание метнуться вправо и скрыться за противоположный борт, но строго заученные правила диктовали поступить иначе. Прежде нужно было осмотреться — не приведи господь и с другой стороны «Урала» появились хозяева каравана или менты. А времени оставалось все меньше — шаги приближались. Тогда Костя пригнулся, быстро глянул под днище грузовика и тихо потащил из ножен кинжал — от кабины грузовика вышагивал всего один человек.
Лопатками майор прижался к дощатому борту, затаился, напрягся…
Требовалось не просто насадить кавказца на длинное и широкое лезвие, а сделать это так, чтобы жертва не успела выдать присутствие чужака. Гульба гульбой, а резкий вскрик или предсмертный стон бандиты непременно услышат. И тогда…
Параллельно колонне вольной прогулочной походкой дефилировал сержант чеченской милиции. Похоже, он и не собирался сворачивать влево — за кузов «Урала», а направлялся дальше — к «уазику». Однако ж глупо было стоять и надеяться, что он не обернется, не заметит… И майор, дождавшись его появления, выбросил вбок правую руку; обхватил ею голову «блюстителя порядка», накрепко зажав рот и с силою увлекая на себя. Левой же, сжимавшей рукоять клинка, жестко повел навстречу…
Остро отточенная сталь вошла между ребер рыхлого изнеженного тела легко, словно в кусок подтаявшего топленого масла.
— Не обессудь, сержант, — еще плотнее зажимая рот чеченца, прошептал Яровой, в упор разглядывая обезумевшее от страха и неожиданной боли безбородое лицо. — Ты знал, чем кончаются игры, в которые ввязался. Ты хорошо это знал.
Тот затих и обмяк очень скоро — видно кинжал точно прошел сквозь сердце. Вытащив из мертвого тела лезвие, майор вытер его об одежду жертвы и вогнал обратно в ножны. Так же быстро труп чеченца, словно еще один куль с наркотой, перевалился через борт и гулко ухнул ботинками о твердый пол. Сотрудник «Шторма» оглядел в обе стороны обочину и, не обнаружив лишних глаз, полегонечку побежал, слегка припадая на правую ногу, к своим.
От головной машины по-прежнему неслись непонятные здравицы, а группа разведчиков, спешила на юго-запад. Спустя минут десять Павел, шедший как всегда лидером, наткнулся на вьючную тропу, и скорость движения отряда по утоптанному снегу заметно возросла. С каждым шагом они все дальше уходили от горной грунтовой дороги, ведущей к Шарою…
Глава пятая
/Санкт-Петербург/
Серебряков неподвижно лежал на кровати, и вяло рассуждал о культуре традиций. Чувствовал он себя отвратительно — голова того и гляди, лопнет не хуже переспелого арбуза. Из-за этой чертовой мигрени пришлось перенести на вечер совещание, посвященное очередному донесению разведгруппы. Совещание он перенес, да вот незадача: ломившая виски боль и к вечеру могла не утихнуть, не отпустить…
«Мы живем в варварской, с точки зрения традиций, стране, — старался он ровно дышать и не думать о несносных последствиях сотрясения. — Это в каком-нибудь Южном Уэльсе или на Мальте люди, принадлежащие одной фамилии, пять столетий подряд собираются в гостиной родового поместья, куда ровно в шестнадцать пятьдесят девять подают чай со сливками. Собираются и пьют этот дурацкий чай, не взирая на катаклизмы, революции, болезни… А у нас?! Всяк пришедший мнит себя умнее предыдущих и реформирует — разрушает, чтобы заново возвести. Так и живем — в ералаше бесконечного созидания. И я ни чуть не лучше! Мы с сотрудниками Центра не носим общую фамилию, и клиника — отнюдь не родовое поместье. Но коль уж зародился деловой обычай встречаться в ординаторской после депеш Ярового, так будь добр, позови людей, не взирая на недуг! Ан нет — лежит генерал Серебряков, страдает, да подыскивает оправдания собственной слабости».
Однако компромиссное решение в воспаленном мозгу все же созрело в его воспаленном мозге. Дотянувшись рукой до одного из телефонов, генерал-лейтенант набрал несколько цифр и, вкладывая в голос максимальную бодрость, на какую был способен в данную минуту, сказал:
— Альфред Анатольевич, подъезжайте ко мне один. Или нет… прихватите с собой Антона. Посидим у меня в палате, покумекаем над свежей телеграммкой.
Пара этих сотрудников: самый пожилой, не считая самого Серебрякова и самый молодой — определенно нравилась Сергею Николаевичу. Его давний приятель Альфред Анатольевич обладал уникальным опытом, отменной интуицией и ужасающей работоспособностью. Если не брать в расчет взрывной и временами несносный характер, то специалистом генерал-майор представлялся бесценнейшим. Ну а Князев, постепенно осваиваясь, начиная оправдывать данную московскими знакомцами Серебрякова похвальную характеристику. Генерал ФСБ и впрямь подмечал его склонность проявлять в работе разумную активность; видел и незаурядные аналитические способности, столь необходимые в их тончайшей, «хирургической» деятельности.
— Ради сохранения инкогнито группы Ярового, предлагаю на время операции забыть об этом караване! — категоричным тоном изрек Альфред Анатольевич, ознакомившись с донесением.
— Что ж, возражать не стану, — согласился Сергей Николаевич, попутно прислушиваясь к угасавшей головной боли.
— И вообще, что-то меня разочаровывают наши разведчики, — резко откинувшись на спинку стула, едко процедил сухопарый генерал с чванливым выражением лица. — Десять ворованных ящиков с боеприпасами, мешки с коноплей… Завтра отыщут оружейный схрон с пятью автоматами, а послезавтра поймают дезертира!.. Мы за этим их туда отправляли?!
— Нет, конечно, — поморщился генерал-лейтенант. — Но, как говорится: курочка по зернышку. Из десятка второстепенных и на первый взгляд малозначимых черточек иногда складывается картина, гораздо яснее прочих. Вспомните, ту операцию под Кандагаром в восемьдесят первом…
Возбужденный Альфред Анатольевич шумно выдохнул; пересилив себя, унял эмоции и немного успокоился. А руководитель операции сам же ответил на свой вопрос:
— Тогда мы вышли на Абу-Хасана и уничтожили его банду имея всего лишь одну единственную и совершенно несерьезную зацепку в виде данных о пересохших колодцах.