Подвиг ''Тумана''

Тихомиров Вениамин Васильевич

– О чем ты, Лев Александрович?
– спросил Стрельник.

– Арифметика неутешительная, говорю, - усмехнулся Шестаков и приказал вахтенному офицеру: - Следовать прежним курсом! Доложите обстановку в штаб. Бой примем!
– и снова повернулся к Стрельнику: - Что скажет комиссар?

– Примем!
– решительно ответил Стрельник и направился к трапу.
– Пойду к матросам. Поговорю с народом.

– Самый полный вперед!
– резко передвинув ручку машинного телеграфа, прокричал в переговорную трубу Шестаков и спросил у Рыбакова: - Вам ясен

мой маневр, лейтенант?

– Не совсем, - смутился помощник командира.

– Прижмемся ближе к берегу. Там нас прикроют наши батареи, - пояснил Шестаков и рукой, в которой был зажат бинокль, ткнул в сторону Кильдина, черным горбом выпиравшего из воды.
– Успеть бы только... Скорость у нас маловата.

Дистанция между «Туманом» и эскадренными миноносцами противника быстро сокращалась. Командиру все время докладывали:

– Дистанция сорок кабельтовых... Тридцать пять...

– Поставить дымзавесу!
– приказал Шестаков.

Химист Владимир Поляков включил аппаратуру.

У него давно все было наготове, и он только ждал команды. Густой шлейф дыма потянулся за кораблем, расширяясь и поднимаясь ввысь. Усилившийся ветер медленно смещал завесу вправо, оголяя левый борт корабля.

Орудийные расчеты застыли в ожидании приказа открыть огонь. Машины работали на максимальных оборотах. Напряженно дрожал корпус корабля. Черный дым завесы густым, непроницаемым облаком расползался за кормой «Тумана».

Комиссар, сойдя на палубу, замер у трапа. До него донеслись слова, которым он сразу даже не поверил.

– Уходить надо...
– тянул кто-то испуганным, вздрагивающим голосом.
– Их вон сколько...

Стрельник по писклявому голосу узнал говорившего. Это - молодой машинист Василий Лавренко. «Интересно, что он скажет еще», - подумал комиссар, но не вытерпел и пошел на шкафут, откуда доносился голос Лавренко. Стрельник в своих отношениях с подчиненными не любил окольных путей, он всегда действовал открыто, начистоту.

А писклявый голосок продолжал по-бабьи причитать:

– И пушек, гляди, сколько у них. Скорость к тому же... В один миг разобьют. Все равно что мухе против слона воевать...

Комиссар ускорил шаги.

– Лавренко!
– громко и властно позвал он.
– Что вы здесь делаете? Где ваше место по боевому расписанию?

– В ко-о-тельной...
– заикаясь, ответил матрос.

– А почему вы здесь?

– Да вот, к земляку зашел... Ребята послали узнать, как тут наверху. В машинном ведь не видно нам ничего.

– Марш на свое место!
– приказал комиссар.

– Есть!
– выкрикнул Лавренко и метнулся к трапу.

– Я уж ему, товарищ комиссар, по-всякому толковал. Не гоже, говорю, нам от фашистов удирать. А он свое мелет. Арифметика, говорит, на их стороне. Хорошо, что вы подошли, а то бы я ему доказал одну теоремку по-нашенски, - показав огромный кулак, объяснил матрос Филипп Марченко. На голове у него еще белела повязка. Из госпиталя он выписался досрочно: не хотел отставать от товарищей.

– Ничего, он и так поймет, - сказал, уходя,

Стрельник. А сам подумал: «Молодой еще, необстрелянный. Вовремя помочь, на правильный путь поставить - хороший боец выйдет».

Комиссар направился к кормовому орудию. Старшина Дмитрий Егунов приготовился доложить о готовности орудия, но Стрельник остановил его:

– Ясно, Егунов. Все готово - сам вижу.

– Скоро ли, товарищ комиссар?
– взволнованно спросил наводчик Яков Колывайко.

– Скоро, товарищи. Уже скоро... Сами видите!
– и Стрельник указал в сторону приближающихся эсминцев. Стволы их пушек были наведены на «Туман».

– А чего ждать? Начнем первыми!
– нетерпеливо сказал заряжающий Тимофей Мироненко.

– Время нам нужно выиграть. Поближе к своим батареям подойти.

– Успеем ли? Они вон как жмут.

– Ничего. Для наших пушек чем ближе подойдут, тем лучше, - и комиссар похлопал по стволу сорокапятимиллиметровки.

На мостик продолжали поступать доклады:

– Дистанция до противника тридцать кабельтовых... Двадцать пять...

Командир спокойно выслушивал донесения. Приказания отдавал кратко:

– Усилить дымзавесу!

– Форсировать ход!

Стрельник спустился в машинное отделение. То, что он там увидел, обрадовало его. Старшина Александр Смирнов и вахтенные Сергей Хлюстов и Иван Ломтев усердно протирали ветошью механизмы, будто готовились к смотру. Работали они не спеша, спокойно. В помещении было душно, и Стрельник только сейчас почувствовал, что его нательная рубашка стала мокрой от пота.

– Ну как там, наверху?.. Скоро, товарищ комиссар?
– спросил почему-то полушепотом Смирнов.

– Скоро, - ответил Стрельник.
– Теперь уже скоро. Минут через пятнадцать... Трудно будет, товарищи. Очень трудно! Сами понимаете: три эсминца против одного «Тумана». Но мы все равно их не пропустим... Может быть, все здесь останемся, но не пропустим, - комиссар внимательным взглядом обвел моряков и задержался на прятавшемся за спинами товарищей Лавренко.
– Поняли меня, Лавренко?

– Ясно, товарищ комиссар, - смущенно ответил тот, не поднимая от палубы глаз.

Машинисты переглянулись, не понимая, почему комиссар обратился только к Лавренко. Стрельник улыбнулся:

– У нас тайна с ним. Пока что не будем раскрывать ее. Так, Лавренко?

Матрос молчал. Он казнил себя за малодушие, за глупые, трусливые слова, ненароком слетевшие с языка. Уж очень боязно ему вдруг стало на палубе, когда он, поднявшись из грохочущего машинного отделения, внезапно окунулся, словно в ледяную воду, в тревожную тишину и увидел черные тени, со страшной неумолимостью приближавшиеся к «Туману».

В груди у Лавренко будто что-то оборвалось. «Вот сейчас, сейчас скажет, - думал он, задыхаясь, и не сводил испуганных глаз с лица комиссара.
– Тогда не стоит и жить. Если товарищи узнают о его разговоре на палубе, они посмотрят на него так же, как смотрели на ушедшего с корабля перед походом Удовича. Нет! Нет! Только не это...»