Подвиг живет вечно (сборник)
Шрифт:
Андрианов?
…В 1927–1929 годах Алексенцев служил в отдельном радиотелеграфном батальоне. Вернулся из армии завзятым радиолюбителем, организовал в Макеевке общество друзей радио. Одним из первых записался в общество любознательный парень Георгий Андрианов…
Алексенцев решил зайти в мастерскую.
— Здравствуй, Георгий!
— Александр Сазонович? — удивился радиомастер, порывисто вставая навстречу.
Алексенцев присел, закурил, окинул взглядом полки, заставленные телефункенами, заваленные радиодеталями.
— О, предприятие
Георгий отвел взгляд в сторону.
— А ведь тебе, квалифицированный мастер, вроде бы не здесь надо быть!
Владелец мастерской вспыхнул:
— А вам? Вы тоже в армию уходили, а вот, как и я…
— За себя отчитаюсь! — сухо прервал его Алексенцев. — А у тебя что для отчета есть?
Опустив голову, Андрианов долго рассказывал о себе и под конец спросил, что же ему делать. Не станешь ремонтировать немцам приемники, заставят другую работу выполнять. Да и сам будешь искать ее, работу: жить-то надо на что-то.
— Нет, мастерскую держи, — уже теплее сказал Алексенцев.
Георгий недоумевающе посмотрел на гостя.
— Вот тебе, мастер, задание, — решился Александр, — точнее, приказ: из чего хочешь, но собери рацию. Для начала одну. Ясно?
— Ясно, — растерянно проговорил Андрианов.
Долго рассказывать, как собирал Георгий первую рацию, сколько изобретательской выдумки проявил, чтобы изготовить непростую вещь, казалось бы, из ничего. А вторая досталась — будто с неба свалилась. Как-то зашел в мастерскую немецкий ефрейтор, поставил на стол черную коробку со шкалами и переключателями, спросил, не сможет ли мастер наладить этот приемник.
— Оставьте, посмотрим, — сказал Андрианов. — Заходите завтра. — И, выписывая квитанцию, спросил фамилию заказчика. Тот назвался Бергманом.
Когда ефрейтор ушел, Георгий взял в руки прибор и сразу увидел, что это наш, отечественный передатчик сорок второго года выпуска за номером 3978. Такие устанавливаются на самолетах. Ничего не стоило извлечь передатчик из коробки, смонтировать в ней приемник и вернуть немцу. «А если это проверка?» — забеспокоился Андрианов.
На другой день мастер сказал заказчику:
— Ничего не получится, господин ефрейтор, прибор для приема не годится…
Бергман очень расстроился:
— Но может быть, возьмете себе эту штуку на детали, а мне дадите взамен хоть какой-нибудь приемничек?
Андрианов долго не соглашался, но, когда Бергман пообещал доплатить за обмен, уступил настойчивым просьбам. На глазах у немца разобрал он прибор и небрежно разбросал детали по полкам. Потом больше месяца выжидал, не нагрянут ли с допросом, куда девался передатчик. Никто не приходил.
— Сила! — хохотал Алексенцев. — Значит, этот Бергман еще и заплатил?
Получив исправную радиоаппаратуру, Алексенцев составил кодированные переговорные таблицы и поручил человеку от Колодина переправить эти таблицы через линию фронта.
…В середине февраля 1943 года разведчики Колодина передали Алексенцеву важные сведения. От станции Харцызск в
Алексенцев сразу отыскал Геннадия Холоновца:
— Гена, есть веселая работенка!
«Веселая работенка»… Как потом корил себя Александр за эти слова!
Когда стемнело, Геннадий, вооружившись топориком, вышел на затемненные улицы и осторожно, чтобы не наделать лишнего шума, стал отдирать стрелы от столбов и менять их местами.
Первые колонны вошли в Макеевку той же ночью, и сразу началось столпотворение. Головные машины тормозили, задние требовали дороги. Первая пробка образовалась на 8-й линии 9-го проспекта, у поворота к заводу имени Кирова. Вскоре в Макеевку возвратилась колонна танков, проскочившая было город.
Еще затемно Геннадий взобрался на столб у дороги, по которой пойдут фашистские танки и грузовики, как только на 8-й линии рассосется пробка. Гудевший в телеграфных проводах ветер сразу расправил красное полотнище самодельного партизанского флага. Пока его, наверное, не видно снизу, но с первыми лучами солнца заалеет на высоте флаг непокоренных.
Только слез Геннадий со столба, как услышал обжигающее: «Хальт!»
Ни угрозами, ни пытками не добившись от Геннадия показаний, гитлеровцы расстреляли его.
Как трудно было Алексенцеву объясняться с отцом Геннадия, как мучительно было думать, что вот скажет Филимон Холоновец: «Ты-то жив и невредим, а мой сын…» Но Холоновец-старший мужественно перенес горе. Два месяца спустя, когда Алексенцев был арестован гестапо, Филимон Холоновец, по поручению партии, возглавил подпольную организацию.
Пытки… Гестаповцы придумывали их одну изощреннее другой. Но, как ни изуверствовали они на допросах, Алексенцев скоро понял, что конкретно им ничего не известно о его подпольной работе. И сразу стало легче переносить пытки, если только подходит здесь слово «легче». В один из дней следователь, кем-то разозленный еще до начала допроса, схватил Алексенцева за волосы и стал бить головой о стенку. Александр потерял сознание.
Очнулся в камере. И сразу увидел рядом на полу до полусмерти избитого Анатолия Переверзева, товарища по борьбе. В камере были и другие, незнакомые люди, и потому Алексенцев с Переверзевым не обменялись ни словом. Лишь через час, не раньше, Анатолий как бы в бреду проговорил:
— Того эсэсовца я все-таки убил… Выстрелил в упор!
Понимал Александр, что это — партизанский рапорт.
Ночью Анатолия Переверзева повели на казнь.
Взбудораженные совершенным среди белого дня убийством офицера СС, гестаповцы не стали до конца выяснять личность Алексенцева. Видно, не до этого им было, и они отправили арестованного в концлагерь.