Подвиги бригадира Жерара
Шрифт:
– Мсье де Талейран, это мсье Этьен Жерар, – сказал Лассаль.
Я отдал честь, и государственный муж окинул меня от плюмажа на кивере до колесиков моих шпор взглядом, царапнувшим меня, как острие рапиры.
– Вы уже объяснили лейтенанту, зачем его вызывает император? – спросил он резким, скрипучим голосом.
Эти двое представляли собою такой контраст, что я невольно переводил взгляд с одного на другого – черный, хитрый политик и рослый небесно-голубой гусар, который одной рукой упирался в бедро, другую положил на эфес сабли. Каждый сел на стул – Талейран бесшумно, Лассаль – со стуком и звоном, как боевой конь на скаку. – Дело вот в чем, юноша, – сказал он со своей обычной грубоватостью. – Нынче утром я был у императора в его личном кабинете, когда ему принесли письмо. Он вскрыл его и вдруг так вздрогнул, что письмо полетело на пол. Я поднял его и передал императору, но он застывшим взглядом уставился в стену, словно увидел привидение. «Fratelli dell` Ajaccio », – пробормотал он, и снова: «Fratelli dell` Ajaccio». Итальянский я знаю ровно настолько, насколько можно выучиться за две кампании, поэтому я ничего не понял. Мне показалось, что он лишился рассудка; вы тоже так подумали бы, мсье Талейран, если бы видели его глаза. Прочтя письмо, он не меньше получаса сидел, не шевелясь.
– А вы? – спросил Талейран.
– А я стоял, не зная, что делать. Наконец он, по-видимому, пришел в себя. – Я полагаю, Лассаль, – сказал он, – что в вашем полку есть отважные молодые офицеры!
– Безусловно, ваше величество, – ответил я.
– Если бы вам понадобился такой, на которого можно положиться в важном деле, но который не стал бы зазнаваться, – вы понимаете меня, Лассаль, – то кого бы вы выбрали?
Я понял, что ему нужно доверенное лицо, которое не слишком совало бы нос в его дела.
– Есть у меня один такой, – сказал я, – сплошные шпоры и усы и ни одной мысли, кроме как о женщинах и лошадях.
– Такой мне и нужен, – сказал Наполеон. – Приведите его сюда ко мне в четыре часа. Так что, юноша, я отправился прямо к вам и думаю, что вы не посрамите чести Десятого гусарского.
Я, конечно, был безмерно польщен, узнав, какие причины заставили моего полковника выбрать именно меня, и это, должно быть, отразилось на моем лице, потому что он громко захохотал, и даже Талейран издал короткий смешок.
– Один совет, прежде чем вы пойдете к императору, мсье Жерар, – сказал он. – Вы пускаетесь в плаванье по бурным водам, и, быть может, вам попадется худший лоцман, чем я. Мы не имеем никакого представления о том, что это за дело, а если говорить откровенно, нам, несущим на своих плечах ответственность за судьбу Франции, чрезвычайно важно быть в курсе всех событий. Вы понимаете меня, мсье Жерар? Честно говоря, я и понятия не имел, куда от метит, но поклонился и сделал вид, будто мне все ясно.
– Действуйте очень осторожно и никому ничего не говорите, – сказал Талейран. – Ни я, ни полковник Лассаль не станем показываться с вами на людях, мы будем ждать вас здесь, и, когда вы расскажете, о чем вы говорили с императором, мы посоветуем вам, что делать. А сейчас вам пора идти, император не прощает неаккуратности. Я отправился во дворец пешком – до него была какая-нибудь сотня шагов. Меня провели в приемную, где среди толпы ожидающих суетился Дюрок в великолепном малиновом с золотом мундире. Я слышал, как он шепнул мсье де Коленкуру, что половина присутствующих – немецкие герцоги, которые надеются, что их сделают королями, а другая половина – немецкие герцоги, которые боятся, что их сделают нищими. Услышав мое имя, Дюрок тотчас же провел меня в кабинет, и я предстал перед императором.
Я, конечно, видел его в походах сотни раз, но никогда не стоял лицом к лицу с ним. Ручаюсь, если бы вам случилось встретить его, не зная, кто он такой, вы бы увидели просто бледного, приземистого человечка с высоким лбом и хорошо развитыми икрами, в коротких узких штанах из белого кашемира и белых чулках, выгодно подчеркивающих форму его ног. Но, даже не зная его, вы были бы поражены его особенным взглядом, который бывал таким суровым, что мог повергнуть в трепет даже гренадера. Говорят, будто сам Ожеро, человек, не знавший, что такое страх, робел под взглядом Наполеона еще в те времена, когда император был безвестным солдатом. На меня он, впрочем, взглянул довольно милостиво и знаком велел мне остановиться у двери. Де Меневаль писал что-то под его диктовку, после каждой фразы вскидывая на него преданные, как у верного пса, глаза.
– Довольно, Меневаль. Можете идти, – отрывисто произнес император. Секретарь вышел, а он, заложив руки за спину, подошел и молча оглядел меня с головы до ног. Этот маленький человек любил окружать себя рослыми красавцами, и думаю, что моя наружность ему понравилась. Я поднял руку, отдавая честь, другую же руку держал на эфесе сабли и глядел прямо перед собой, как положено солдату.
– Итак, мсье Жерар, – сказал он наконец, постучав указательным пальцем по брандебуру из золотого шнура на моем ментике, – мне известно, что вы достойнейший молодой офицер. Ваш полковник отзывается о вас превосходно.
Я пытался найти какой-нибудь блистательный ответ, но как на грех ничего мне не приходило на ум, кроме слов Лассаля о том, что я сплошные усы да шпоры, и в конце концов я промолчал. Должно быть, эта борьба отражалась на моем лице, так как император не сводил с меня пристального взгляда и, не дождавшись ответа, не выразил никакого недовольства.
– По-видимому, вы именно тот, кто мне нужен, – сказал он. – Меня со всех сторон окружают умные храбрецы. Но храбрец, который к тому же… – Он не докончил, а я так и не понял, что он хотел сказать. Пришлось ограничиться заверением, что он может располагать мною до самой моей смерти.
– Насколько мне известно, вы хорошо владеете саблей, – сказал он.
– Сносно, ваше величество.
– Ваш полк выбрал вас для состязания с лучшим фехтовальщиком шамбарантских гусар?
Оказывается, он был наслышан о моих подвигах! Что ж, это меня нисколько не огорчило.
– Да, мои товарищи оказали мне эту честь, ваше величество, – ответил я. – И, чтобы поупражняться, вы за неделю до дуэли оскорбили одного за другим шестерых мастеров фехтования?
– Мне было дано разрешение отлучиться из полка семь раз за столько же дней, ваше величество.
– И вы не получили ни царапины?
– Мастер фехтования Двадцать третьего полка задел мне левый локоть, ваше величество.
– Прекратите эти детские забавы, мсье! – крикнул он, внезапно охваченный холодной яростью, в которой он бывал страшен. – Вы вообразили, что я даю эти звания моим ветеранам для того, чтобы вы могли отрабатывать на них свои четвертые и третьи позиции? Хорошо же я буду выглядеть перед Европой, если мои солдаты станут обращать свои клинки друг против друга! Если я еще раз услышу, что вы дрались на дуэли, я раздавлю вас вот этими пальцами!