Подвиги Рокамболя, или Драмы Парижа (полная серия)

дю Террайль Понсон

– Хотите ее видеть? – добавил он.

– Конечно, хочу, – ответил Мармузэ.

– Так войдите в оркестр оперы с левой стороны и посмотрите направо на авансцену. Вы там увидите ее с мужчиной лет сорока пяти, смуглым, как креол… Это ее муж.

– Кто же он?

– Испанец.

– А она?

– Она – это неизвестно… У нее божественные золотисто-белокурые волосы и очаровательные блестящие глаза. Они всего два месяца в Париже, и никто наверное не знает, кто они и откуда.

Мармузэ вошел в театр,

а Монжерон решил ждать его у входа.

Так как у Мармузэ была абонирована ложа, то он беспрепятственно прошел в оркестр. Занавес только что поднялся, и начался известный акт «Пророка», но Мармузэ не смотрел ни на сцену, ни на залу.

Глаза его были прикованы к авансцене, где сидел идол Монжерона.

Она была действительно так поразительно хороша, что Мармузэ остановился как вкопанный. В оркестре шел разговор о ней.

Мармузэ долго не спускал с нее глаз и стал прислушиваться к тому, что говорилось.

Мармузэ вскоре перешел во второй ряд кресел. Впереди него сидели двое мужчин и разговаривали между собою по-английски.

В Париже вообще мало кто знает английский язык настолько, чтобы понимать схваченный на лету беглый разговор.

Но Мармузэ, знавший вполне основательно этот язык, не пропустил ни одного слова из разговора двух молодых людей.

Один из них, судя по его словам, был, подобно Монжерону, страстно влюблен в эту очаровательную незнакомку, а другой – барон, как называл его товарищ, относился к ней презрительно и насмешливо, говорил, что уже давно знает, кто она.

– Вообще, – говорил барон, – я не хочу подвергать тебя неприятным приключениям. Но я готов сделать для тебя все, что от меня зависит.

– А!

– Ты действительно влюблен в эту женщину?

– До безумия…

– Сейчас окончится последний акт.

– Да.

– Мы выйдем вместе и, пока она не выйдет из театра, будем прогуливаться по театральному подъезду.

– Значит, она тебя увидит?

– Да.

– Ну?

– Ну, дорогой мой, затем тебе останется только искать встречи с ней где-нибудь в Булонском лесу, в театре или в какой-нибудь гостиной, подойти к ней и сказать: «Сударыня, я друг барона Генриха де С. и люблю вас».

– И ты думаешь, что я буду хорошо принят?

– Может быть, – ответил лаконично барон с насмешливой улыбкой, которую не заметил его собеседник, но которая не ускользнула от Мармузэ.

Этот разговор еще больше возбудил его любопытство, он вышел из партера прежде двух молодых людей и раньше их был на театральном подъезде.

Тут ему пришлось ждать очень недолго.

Спустя несколько минут барон Генрих де С. стоял уже со своим приятелем внизу главной лестницы.

Через три минуты после этого на лестнице показался и испанец дон Мамон Фигуэра-и-Мендез, ведя под руку свою белокурую очаровательницу.

Мармузэ

наблюдал.

Золотокудрая красавица вдруг очутилась лицом к лицу с бароном Генрихом де С.

Она внезапно побледнела, чуть не вскрикнула и, проходя, бросила на барона взгляд, исполненный глубокой ненависти.

Мармузэ видел все это.

Через четверть часа после этого он сидел вместе с Монжероном в одном из отдельных кабинетов Английского кафе, куда он отправился по просьбе влюбленного Монжерона.

Минут через пять после того, как они заняли отдельный кабинет, к ним вошел лакей и подал на подносе письмо Монжерону, говоря:

– Здесь сейчас был какой то человек и спрашивал вас, а когда ему сказали, что вы здесь, то он просил передать вам тотчас же вот это письмо.

Монжерон побледнел.

Мармузэ знаком приказал лакею выйти из комнаты.

– Распечатайте, пожалуйста, – сказал Монжерон в сильном смущении.

Мармузэ улыбнулся и распечатал письмо, заключавшее в себе только две строчки, написанные тонким женским почерком.

– Подписи нет, – сказал он.

– Прочитайте, – попросил опять Монжерон с лихорадочным трепетом.

Мармузэ прочел вполголоса: «Если господин виконт де Монжерон – все тот же отважный искатель приключений, каким его знал целый Париж, то пусть он будет в два часа пополуночи за площадью Магдалины и подойдет к маленькому купе, запряженному парою вороных лошадей».

– Она! – прошептал Монжерон.

– Уверены ли вы в этом?

– Я чувствую это по учащенному биению моего сердца.

– И… вы пойдете?

– О, и вы еще спрашиваете?..

Мармузэ слегка поморщился. Ему невольно показалось, что это свидание не что иное, как западня.

Но он не сказал ни слова ни о том, что думал, ни о том, что слышал в театре и видел на театральном подъезде.

Монжерон посмотрел на часы. Еще не было часу!

– Придется перенести еще целый век пыток в ожидании двух часов, – сказал он.

– Знаете ли, Монжерон, – сказал Мармузэ, – что вы меня ставите в весьма затруднительное положение?

– Это почему?

– Ведь вы просили меня провести с вами остальную часть ночи?

– Да.

– Но если вы отправитесь на это свидание?..

– Вы подождете меня здесь.

– А если вы не вернетесь?

– В таком случае в шесть часов утра вы свободны.

– Когда идешь на любовное свидание, – заметил ему на это Мармузэ, – необходимо подумать и о предосторожности. У женщины этой есть муж… даже, как кажется, очень ревнивый.

– Вы правы, – сказал Монжерон и положил револьвер к себе в карман.

Спустя четыре часа после этого Мармузэ докуривал шестую сигару и допивал бутылку кюммеля в кабинете Английского кафе.

Часовая стрелка подвигалась уже к шести часам.