Подводники атакуют
Шрифт:
Стоя на мостике, вслушиваясь в ровный гул дизеля, подумал о том, что комсомольская путевка, проложив прямой, ясный курс моей жизни, привела меня на защиту Родины и я приложу мои знания, опыт и усилия для достижения победы над врагом. Вероятно, о том же думали и мои соратники, возвращаясь в осажденный Севастополь.
В полдень наша «малютка» подошла к Севастополю. Только что кончился очередной налет немецких бомбардировщиков. Вдали еще грохотали зенитки, отгоняя немцев от городских кварталов.
На пирсе нас встретил
— С первой победой! — поздравил он, приняв мой рапорт.
Девять раз возвращались мы в базу с рапортом о потопленных вражеских кораблях, но слова «С первой победой!» остались для меня и для экипажа лодки самой памятной и дорогой наградой...
Командование флота приказало эвакуировать из Севастополя все подводные лодки и базовое хозяйство.
В течение недели трудился экипаж «малютки» на береговой базе над демонтажом оборудования и погрузкой его на плавбазу «Львов».
Мотористы и электрики во главе с Семеном Билецким и Борисом Сергеевым разбирали дизели и генераторы базовой электростанции и грузили их на борт плавбазы. Трюмные Александр Акинин и Александр Морухов разбирали базовые компрессоры, им помогал весь экипаж.
Под вечер 5 ноября вышли из базы. У нас на борту был командир бригады капитан 1 ранга Михаил Григорьевич Соловьев.
Мы шли совместно с плавбазой «Львов» и подводной лодкой М-60.
Наш курс был проложен к кавказским берегам.
Трудный поход
Сентябрь сорок второго года... Фашисты рвались к Сталинграду и на Кавказ. Бои шли под Туапсе. Красная тесемка, обозначающая линию фронта на нашей карте в кают-компании, ежедневно передвигается вправо... Радист приносит мне ночную сводку Совинформбюро, и каждое ее слово жжет сердце, как раскаленная сталь.
Мы готовимся к выходу на коммуникацию противника. На рубке лодки белеет единица. Только один потопленный корабль записан в вахтенный журнал. Нам кажется, что мы сделали еще очень мало для победы. Каждый раз, возвращаясь с позиции без рапорта о потопленном корабле, мы говорим про себя: «Вот еще один поход, не принесший никакой пользы защитникам Сталинграда...»
Перед заходом солнца мы вышли из небольшого порта на Кавказском побережье и легли курсом на запад, на позицию. Предстояло пересечь все Черное море. Шли в крейсерском положении ночью и днем со скоростью 10 узлов. Небо плотно заволокло тучами, видимость отвратительная, ни один самолет не показывался над морем.
Мы находились почти в центре Черного моря между крымским и турецким берегами.
На мостике стоит первая боевая смена, заступившая в 16 часов. Я, как вахтенный командир, сигнальщики, боцман Николай Хриненко, командир отделения штурманский электрик Виктор Мамаев.
Предупредил сигнальщиков о возможности появления вражеских самолетов с аэродромов Крыма, чтобы внимательно следили за морем и воздухом.
— Слева на траверзе под облаками летит орел, — доложил Мамаев. — Не к добру это, товарищ командир.
— Не будьте суеверным, товарищ Мамаев, лучше следите за самолетами, — ответил ему.
С левого борта в сторону Турции облачность высокая с голубыми просветами неба. Впереди по носу — низкая, горизонт темный, на море барашки.
— Прямо по курсу на малой высоте самолет! — доложил Хриненко, стоявший слева от меня. Бросаю взгляд в сторону самолета и командую: «Срочное погружение».
Мамаев и Хриненко бросились в лодку, я еще раз взглянул на самолет в бинокль, успел разглядеть у него за хвостом шлейф черного дыма, подумал, что летчик заметил нашу лодку и дал газ. Это был Ю-88.
Мигом бросаюсь в лодку, закрываю рубочный люк, командую:
— Заполнить цистерну быстрого погружения, нырять на глубину сорок метров!
Вахтенный трюмный Александр Морухов, услышав команду, дал ряд протяжных ревунов, открыл кингстоны средней цистерны быстрого погружения. После доклада из пятого отсека о готовности к погружению открыл клапаны вентиляции цистерн, и лодка начала погружаться.
Боцман Хринеико уже сидел у горизонтальных рулей, переложив их на погружение.
Пока я спускался по трапу в центральный пост, лодка с небольшим дифферентом на нос погружалась и была уже на глубине 6 метров.
Срочное погружение проходило нормально, нам нужно побыстрей уходить от самолета на глубину.
Морухову сказал:
— Цистерну быстрого погружения будем продувать на глубине двадцать метров.
Хриненко докладывает глубину погружения через каждые 10 метров. Достигли двадцатиметровой глубины.
— Продуть цистерну быстрого погружения, не допуская выхода воздушного пузыря на поверхность! — скомандовал я Морухову.
Засвистел воздух высокого давления в цистерну.
— Продута цистерна быстрого погружения, — доложил Морухов. Лодка стала легче на одну тонну.
— Глубина тридцать метров! — доложил Хриненко.
С левого борта разорвались две глубинные бомбы на большом расстоянии.
«Значит, не заметили немецкие летчики точного места нашего погружения», — подумал я.
— Глубина сорок метров!
— Так держать! — скомандовал я.
Вижу, боцман перекладывает рули на всплытие и создает небольшой дифферент на корму, чтобы удержать лодку на заданной глубине.
— Глубина пятьдесят метров!
Решил, что мы проскочили по инерции из-за позднего продувания цистерны быстрого погружения, это наша рабочая глубина, ведь мы погружались с большой скоростью, и цистерну быстрого погружения нужно было продуть на перископной глубине, как требовала инструкция. Поступи мы по инструкции, лодка задержалась бы с уходом на глубину на полминуты и нас бы засекли вражеские летчики.