Подводный фронт
Шрифт:
— Будем приспосабливать «эски» к Баренцеву морю, — сказал я, завершая разбор. — Ну а экипаж «С-102», похоже, уже адаптировался в новых условиях. Мне кажется, что своим дуплетом Городничий и его подчиненные доказали, что «эски» могут воевать на Севере. Или у кого-то еще остаются сомнения по этому поводу?
— Нет! — дружно прозвучало в ответ.
Вслед за «С-102» отличилась «К-23» капитана 3 ранга Л. С. Потапова, которая действовала в Порсангер-фьорде. 19 января на командный пункт бригады с «катюши» поступила радиограмма: «Артиллерийским огнем уничтожен транспорт противника…»
В походе «К-23» участвовал капитан 1 ранга В. П. Карпунин. Я с особым нетерпением ждал его возвращения. Знал, что Вячеслав Петрович вернется с ценными мыслям, наблюдениями,
И вот Вячеслав Петрович, заметно осунувшийся после двадцатисуточного похода, передо мной. Вечером, после традиционной торжественной встречи лодки и официального разбора, проведенного лично командующим флотом, мы уединились с ним на ФКП, и Карпунин снова и снова рассказывал о перипетиях похода.
В ходе него «К-23» не раз попадала в сложные ситуации. Так что поразмышлять было над чем. Взять ту же минную постановку, произведенную «катюшей» 6–7 января. В самый разгар ее, когда уже за кормой лодки осталось одиннадцать мин, заело минносбрасывающее устройство. Как стало позже известно, оборвался трос подающей тележки. Что было делать? Прекратить выполнение задачи? Уходить из фьорда для ремонта? Но где гарантия, что вновь удастся незаметно пройти сюда и завершить начатое? Карпунин с Потаповым приняли смелое решение — не уходить из района минной постановки. Соблюдая скрытность, произвести ремонтные работы здесь, во фьорде. Все дневное время «катюша» маневрировала в глубине фьорда в подводном положении. Затем, с наступлением ночи, всплыла.
Ночь была лунная, видимость полная. Прекрасно видели подводники берег, дорогу на нем, проходящие автомашины. «К-23» находилась в теневой части фьорда, прямо под скалой, на которой располагался один из береговых постов врага. Старшина 2-й статьи С. Ф. Низовцев и старший краснофлотец А. Г. Пименов вызвались устранить неисправность, вскрыли минно-балластную цистерну, проникли в нее и принялись за ремонт. Дело это было не только сложным, но и очень опасным: ведь если бы фашисты заметили «К-23», ей надо было бы срочно погрузиться, а значит, пришлось бы заполнить водой цистерну, в которой находились двое моряков.
Через несколько часов Низовцев и Пименов закончили ремонт. Лодка поставила семь мин. И вновь неполадка, вновь пришлось рисковать. В конце концов поставленная задача была выполнена.
Так же настойчиво и смело действовали командир и экипаж «катюши» во время атаки вражеского транспорта, выполненной 19 января. Цель была обнаружена на кормовых курсовых углах, поэтому сразу выйти в атаку не представлялось возможным. «К-23» в надводном положении начала преследовать транспорт. Тот успел завернуть за мыс в бухту Сверхольт. Обогнув мыс, подводники увидели, что в поисках спасения капитан фашистского транспорта направил его к берегу. Судно выбросилось на отмель. «К-23» произвела торпедный залп, но торпеды не дошли до цели. Тогда был открыт артиллерийский огонь. Снаряды буквально прошивали корпус транспорта. Высокие языки пламени охватили его… Это, наверное, единственный в своем роде случай, когда фашистский транспорт был не потоплен, а, по сути, сожжен на берегу.
С интересом слушал я рассказ Карпунина. Однако уединились мы с ним не только для того, чтобы еще раз порадоваться победам, но и для того, чтобы теперь, после того как оба побывали в боевых походах, предметно поразмышлять над тем, какие же проблемы в первую очередь встают перед подводниками на данном этапе. О многом переговорили мы в тот памятный январский вечер. Но о чем бы ни заходила речь, невольно возвращались к одной вызревшей у обоих мысли: настала пора по-настоящему налаживать в бригаде боевую подготовку.
— Вы понимаете, что получается, — делился своими тревогами Вячеслав Петрович, — люди действуют в море самоотверженно, с готовностью отдать, если потребуется, свою жизнь во имя победы. Но ведь порой эта самоотверженность обусловливается не объективными обстоятельствами, а собственными просчетами. Надо прямо признать, подводники у нас довольно часто идут в море недоученными. Вот и наш поход, хоть вроде бы прошел успешно, но если судить по строгому счету, то и напортачили мы в ходе него немало. Хорошо, что в той атаке, 19 января, удалось артиллерийским огнем уничтожить транспорт, а вот несколькими днями раньше другой фашистский транспорт от нас ускользнул. И что обиднее всего — из-за элементарных ошибок. Старшина торпедистов, перепутав команду, произвел выстрел торпедой раньше времени. Я потом разбирался с этим и убедился, что ошибка не случайна. Между боевыми походами должной подготовки у торпедистов не велось…
Да, трудно было возражать Вячеславу Петровичу, Я сам за время похода на «К-22», хоть в целом ее экипаж был подготовлен неплохо, подметил немало пробелов в выучке отдельных специалистов. Да и некоторые другие примеры свидетельствовали о том же. Так, скажем, в эти же январские дни вернулась из похода, не выполнив боевую задачу, «М-173» капитан-лейтенанта И. А. Кунца. А ведь имелась у экипажа отличная возможность открыть наконец после ряда неудачных походов свой боевой счет. Находясь в удобной позиции, на «М-173» обнаружили подводную лодку противника. Однако вместо успешной атаки вышел казус. Из-за плохой обученности вахтенной службы вместо приготовления торпедных аппаратов чуть было не произвели… срочное погружение. Это едва не привело к гибели командира корабля, остававшегося на мостике. Хорошо, что инженер-механик в последний момент, заподозрив неладное, задержал лодку на глубине четыре метра.
Я, честно признаюсь, с симпатией относился к Кунцу, атому, в общем-то, обаятельному и приятному в общении молодому командиру. Но недаром же говорят: «Нет такой должности — хороший парень». После случившегося пришлось поставить вопрос об отстранении капитан-лейтенанта Кунца от командования «малюткой». Нельзя же, в самом деле, так запускать подготовку своих подчиненных.
Конечно, это был исключительный случай. Большинство командиров все же готовили свои экипажи к походам добросовестно и уж для отработки такого вопроса, как организация выхода в торпедную атаку, время непременно находили. Однако по-настоящему планомерной боевой учебы, в полной мере отвечающей потребностям военного времени, в бригаде налажено не было. И хотя еще в августе 1941 года мы получили приказ наркома ВМФ об особенностях организации боевой подготовки в новых условиях, оперативной перестройки тут у нас не произошло. На то имелись, правда, и объективные причины: очень много сил приходилось бросать на подготовку техники и оружия, на ремонтные работы. В первые военные месяцы вся жизнь экипажей, по сути, шла по одному неизменному кругу: вернулись с моря, устранили боевые повреждения, работая зачастую по 15–16 часов в сутки, — и снова в поход…
Но вот теперь становились видны издержки такого подхода, становился все более очевидным наш просчет. Без мастерства высшей пробы, без навыков, отработан-ных до автоматизма, победы в бою не добьешься. Бой, конечно, школа хорошая, самая строгая и взыскательная школа для военного человека. Да только дорогой ценой приходится платить за ту науку, которую получаешь уже в бою.
В общем, почувствовали мы, что пора сдвигать дело с мертвой точки, пора начинать требовать с командиров, как бы ни были они сами & их экипажи загружены ремонтными работами, проведения регулярных занятий и тренировок, отработки учебных задач и групповых упражнений. Этот вопрос был глубоко обсужден в штабе. Высказывалось немало ценных предложений. Говорилось, к примеру, о необходимости пересмотра курсов и программ боевой подготовки. В самом деле, старые, довоенного образца, нас и в мирное-то время не во всем устраивали. А что говорить теперь? Значит, надо было думать, искать, вносить необходимые поправки с учетом накопленного боевого опыта, тех задач, которые ставила перед нами военная обстановка.