Подводный фронт
Шрифт:
Ну а пока на лодке делалось все для того, чтобы не терять даром драгоценное походное время. Малышев развил весьма завидную активность. Экипаж отрабатывал одну курсовую задачу за другой, все дни напролет были до отказа заполнены занятиями, тренировками. Ну а по вечерам непременно проводились учебные торпедные атаки. Игралась боевая тревога, лодка маневрировала на различных ходах, оружие и механизмы готовились к бою. Одним словом, все, как в реальном бою, только до выпуска торпед дело не доходило и цели, естественно, были условными. Моряки придумали остроумное название этим ежевечерним упражнениям — «атаки по луне».
Польза таких «атак по луне» была ощутимой. Даже на глаз было видно, что растет боевая
Но вот настали последние сутки нашего пребывания в районе боевого патрулирования. Во второй половине дня «М-62», идя под перископом, в очередной раз подошла к Тарханкуту. Малышев, разглядывая в перископ берег, спросил:
— А вы не знаете, товарищ контр-адмирал, что в переводе на русский означает «Тарханкут»?
— Говорят, «чертов угол», — ответил я.
— Вот как! Похоже, для нас это и на самом деле так — невезучее место…
«Малютка» развернулась на обратный курс. Малышев, продолжая вести наблюдение через перископ, все рассуждал о невезении и вдруг радостно воскликнул:
— Есть цели!
Я бросился к перископу. Далеко-далеко, почти у самого горизонта, двигался в направлении Одессы небольшой караван: буксир тянул за собой сухогрузную баржу. Охраняла их быстроходная десантная баржа (БДБ), вооруженная артиллерией.
— Как будете действовать? — спросил я Малышева.
— Движется караван медленно, — начал размышлять он, — но в подводном положении нам их все равно не догнать. С другой стороны, БДБ для нас противник опасный. Так что лучше не рисковать. Пока светло, будем преследовать цели в подводном положении, а с наступлением темноты всплывем в надводное и нагоним.
Рассуждения Малышева были весьма здравыми. Зачем очертя голову бросаться в погоню, когда можно немного выждать и затем использовать все выгоды скрытной атаки? Так все и было исполнено. Ночью «малютка» незамеченной подкралась к каравану на дистанцию семь кабельтовых. Командир подвел ее с темной стороны, приведя противника на лунную дорожку. Позиция для атаки была просто идеальной, и, казалось, ничто не может помешать отправить на дно вражескую баржу.
Стоял полный штиль. Вода сильно фосфоресцировала. Два следа торпед светились ясно видимыми серебристыми линиями. Линии эти метили точно в четкий силуэт баржи. Мы на мостике с нетерпением ждали взрывов. Но что это? Торпеды прошли под серединой баржи, а взрывов не последовало. Только тут меня осенило:
— Какая была установлена глубина хода торпед?
— Четыре метра, — упавшим голосом ответил Малышев. — Как на береговой базе установили, так и осталось.
Четыре метра! По мелкосидящей барже стрелять такими торпедами было, безусловно, бесполезно. Вот как бывает. Один-единственный недосмотр перечеркнул всю большую, многотрудную работу, проведенную в походе. В неважном настроении возвращались мы в базу.
Как бы то ни было, но отсутствие результата — это тоже в известном смысле результат. Какой бы огорчительной ни была неудача, надо уметь не только огорчаться и переживать, но и извлекать из нее необходимые для себя уроки. Для меня лично поход на «М-62» был вовсе небесполезен. Ну, во-первых, он помог яснее представить обстановку на черноморском театре. Во-вторых, четче выявились многие проблемы подготовки подводников. Взять ту же злополучную установку глубины хода торпед. Тут ведь дело было не только в том, что оплошали торпедисты «малютки» и Малышев. Тут логично было поставить вопрос о подготовке торпедного оружия вообще. Почему на третьем году войны на лодку поступают торпеды, глубина хода которых позволяет стрелять лишь до линкорам и крейсерам, в то время как известно, что ни тех ни других у врага на Черном море
Серьезный разговор состоялся и на разборе похода «М-62», который проводился на плавбазе. В кают-компании ее собрались работники штаба бригады, командиры дивизионов, командиры лодок. Малышев подробно доложил о перипетиях похода. Ну а затем все, даже самые незначительные эпизоды его были разобраны, что называется, по косточкам. Подводники приняли самое живое, творческое участие в обсуждении — каждый высказывал свое мнение, размышлял, как бы он поступил в той или иной ситуации, вспоминал поучительные случаи из своей практики. В адрес командира «М-62» прозвучало немало справедливой критики, но, подводя итоги, я все же счел необходимым подчеркнуть, что Малышев командир растущий, способный. Верилось, что в будущем он сможет привести свою «М-62» к победам.
Разбор предполагалось провести за час, но разговор затянулся гораздо дольше. Командиры начали дотошно расспрашивать меня о боевой деятельности североморских подводников, об их опыте. Не иссякали вопросы у командиров дивизионов капитанов 2 ранга В. С. Азарова. А. С. Жданова, командиров «малюток» капитан-лейтенантов А. Н. Кесаева, В. М. Прокофьева и других. Я старался как можно полнее удовлетворить любопытство товарищей и в душе, честно говоря, радовался, что есть такая заинтересованность, что живет в подводниках стремление постоянно расширять свой тактический кругозор, набираться опыта. Позже со многими из командиров мне довелось познакомиться поближе, со многими я подробно беседовал. В целом сложилось впечатление, что черноморские лодки доверены людям зрелым, подготовленным, сознающим меру своей командирской ответственности. Все понимали, что, когда развернутся бои за Крым, перед подводниками встанут качественно новые, гораздо более сложные, чем прежде, задачи, а значит, и всю организацию боевой деятельности подводных сил надо было продумывать по-новому. Понимал это штаб бригады подплава, понимал это, естественно, и Военный совет флота, на одном из заседаний которого мне довелось присутствовать в начале марта.
Проходило это заседание во флагманском салоне линкора «Севастополь», стоявшего в Потийском порту. Проводил его командующий флотом вице-адмирал Ф. С. Октябрьский. Филипп Сергеевич, только что вернувшийся после некоторого перерыва на Черное море (в течение нескольких месяцев он командовал Амурской флотилией), входил в курс флотских дел. Понятно, что ему сейчас, как воздух, нужна была максимально полная информация об обстановке на театре, о проблемах, с которыми сталкиваются во флотских частях и соединениях. Самым дотошным образом расспрашивал он меня о моих замечаниях и наблюдениях по бригаде подплава, о подробностях похода на «М-62». Несколько вопросов задал о нашем трудном штормовом переходе, о том, какие повреждения получила «малютка». Это, честно говоря, даже несколько удивило, подумалось: «А в такие-то частности зачем входить комфлоту?» Но вскоре выяснилось, в каком направлении работает мысль Ф. С. Октябрьского.
— Вот ведь что получается, — заметил он, обращаясь к членам Военного совета, — мы сетуем на огромные трудности с ремонтом лодок, а сами упорно бросаем их в штормовые передряги, после которых они нуждаются в ремонте, даже не имея боевых столкновений с врагом. А ведь этих самых столкновений стало заметно меньше: по всему видно — наступило какое-то затишье на вражеских коммуникациях. Пройдет немного времени — и все изменится: враг побежит из Крыма. Вот тут бы и нанести по его перевозкам мощные удары. Да только чем мы будем их наносить, если сегодня сами все свои лодки угробим? — Командующий замолчал, минуту-другую размышлял, а затем вдруг спросил меня: