Подводный фронт
Шрифт:
— Вы флаг-секретарь командующего и должны иметь свое суждение по каждому флотскому событию. Потрудитесь мне больше таких невразумительных ответов не давать.
Пришлось делать выводы для себя, и впредь я уже не был простым созерцателем учений, старался мысленно анализировать каждый их эпизод. А Орлов еще не раз устраивал мне маленькие экзамены, поправлял, коль отвечал неточно, хвалил, если суждения были достаточно правильны и весомы. И это действительно было редкостной, чрезвычайно полезной школой для молодого командира РККФ.
Орлов часто выходил в море, лично руководил учениями корабельных сил. Это было время, когда наш флот, если так можно выразиться, начинал ощущать себя флотом. Позади остались тяжелейшие годы восстановления его, годы, когда радовались, что удалось отремонтировать и ввести в строй какую-нибудь старую, искалеченную во время гражданской войны посудину, когда событием становился самый обычный переход из одного черноморского порта в другой. Теперь же на Черном море появилось сразу несколько крупных кораблей, выросло число эсминцев, сторожевиков, торпедных катеров, начали поступать первенцы советского подводного кораблестроения — подводные лодки серии «Декабрист». Орлов не жалел сил и энергии на то, чтобы уровень боевой учебы на флоте соответствовал новому облику его и задачам, многое делал для выработки у командиров единых взглядов на ведение морского боя.
Уверенно управлял В. М. Орлов силами флота на крупном учении, состоявшемся осенью 1930 года вблизи Кавказского побережья. За ходом учения наблюдал нарком по военным и морским делам К. Е. Ворошилов и дал высокую оценку выучке черноморцев. Хорошо отстрелялась тогда «Парижская коммуна», красивую атаку на полном ходу выполнили торпедные катера. А под занавес учений всех приятно удивили действия одной из подводных лодок. Она провела скрытную и очень эффектную атаку по линкору.
В июне 1931 года Владимир Митрофанович Орлов был назначен в Москву начальником Морских Сил РККА. На этой высокой должности, которую он занимал шесть лет, с еще большей силой раскрылся его талант крупного организатора и воспитателя флотских кадров. В. М. Орлов был удостоен высшего военно-морского звания того времени — флагмана флота 1 ранга.
Ну а мне после ухода В. М. Орлова довелось в течение нескольких месяцев работать еще с одним столь же незаурядным человеком — Иваном Кузьмичом Кожановым. Именно он после ухода В. М. Орлова командовал Черноморским флотом.
Об И. К. Кожанове я много слышал еще в училище. Герой гражданской войны, водивший в бой матросские полки против Юденича и Врангеля, воевавший на Балтике и Волге, на Каспии и Азове, он казался личностью просто-таки легендарной. Но при непосредственном знакомстве оказалось, что это чрезвычайно простой и доступный человек. По характеру он был совсем не похож на В. М. Орлова: внешнее менее подтянут и совершенно не изящен, даже несколько грубоват в выражениях. Но за внешней простоватостью скрывалось глубокое знание и теории военно-морского дела, и практических проблем флота.
На флоте Кожанова любили. Здесь служило много его боевых товарищей по гражданской, которые так себя и называли — кожановцами. Они часто приходили в кабинет наморси, входили запросто, без доклада. Начинались воспоминания о былых боях и походах. Иван Кузьмич был мастерским, задорным рассказчиком — образная, народная речь, бесконечные прибаутки, которыми он так и сыпал. Любил Кожанов вспоминать, как был он военно-морским атташе в Японии.
— Меня там за своего принимали, — подшучивал он над своими несколько раскосыми глазами.
Работалось с И. К. Кожановым интересно. Он был далек от канцелярщины, не любил возиться с бумагами, предпочитал идти в матросскую массу, заниматься конкретными, живыми делами. Если Орлов всегда придавал значение моменту престижа (скажем, не было случая, чтобы он держал свой флаг ниже, чем на крейсере), то Кожанова это, похоже, вовсе не волновало: он мог выйти в море и на тральщике, и на катере. Но почему-то особенно любил эсминцы «Матросский флагман» — так любовно называли его моряки.
При Кожанове, на мой взгляд, подготовка корабельных сил была более приближена к боевым условиям. При всей своей обычной мягкости и добродушии Иван Кузьмич становился просто беспощадным, если в боевой учебе обнаруживались чрезмерные условности, упрощенчество или уж тем более показуха. Кожанов требовал, чтобы экипажи боевых кораблей больше плавали в сложных погодных условиях, учились метко стрелять, несмотря на шторм и туман. Он обладал богатейшим личным боевым опытом и не скупясь делился им с подчиненными. Блестяще проводил разборы, военные игры, па которые обычно собирали всех командиров кораблей флота. Вот где в полной мере проявлялись эрудиция, кругозор И. К. Кожанова. Он увлеченно и со знанием дела говорил о перспективах развития флота, о новинках зарубежного кораблестроения, о взаимодействии флота и авиации.
Нельзя не сказать и еще об одной колоритной фигуре — начальнике штаба флота Константине Ивановиче Душенове. В дни Октября он был матросом на легендарном крейсере «Аврора». Настоящим носителем революционного духа и традиций, большевистской страстности и принципиальности оставался К. И. Душенов всегда, и тогда, когда занимал уже весьма высокий пост.
Штаб флота в ту пору был совсем небольшим — от силы два десятка человек. Но работал он очень слаженно и четко, и во всех его делах чувствовалась твердая рука начальника. Константин Иванович работал, что называется, не жалея себя Даже когда случалось приболеть, не давал себе малейшей поблажки. Все в штабе звали: если Душенов ходит по отделам и в коридоре вполголоса напевает какой-нибудь веселый мотивчик, значит, он нездоров и лечится своим средством — разгоняет болезнь в движении.
Вообще, характером К. И. Душенов обладал непростым, неординарным и порой был способен на необычные поступки и решения, в особенности если дело касалось борьбы за строгий флотский порядок. На флоте из уст в уста передавали такую, к примеру, историю. Как-то начальник штаба флота делал смотр линкору «Парижская коммуна». Обнаружив довольно много непорядка, упущений в содержании корабля, он приказал весь замеченный им мусор и хлам немедленно убрать и сложить на верхней палубе в одну кучу. Линкор — корабль большой, и куча получилась внушительная. Тогда Константин Иванович приказал построить экипаж, затем пригласил одного из лучших спортсменов линкора и громогласно, так, чтобы весь строй слышал, поинтересовался: по силам ли тому перепрыгнуть через эту свалку мусора? Тот стушевался. А Душенов саркастически заметил:
— А что же будет, если куча еще вырастет?
Прямо скажем, примером тонкого и деликатного подхода этот факт не назовешь. Но уж что наглядно, то наглядно. Урок экипаж линкора получил памятный, да и в других экипажах поняли, что за беспорядок начальник штаба спуску не дает.
В 1935 году К. И. Душенов был назначен командующим Северной военной флотилией, а затем стал командующим флотом. От старожилов Севера мне не раз доводилось слышать о том, как много делал он для молодого флота, как много сил вкладывал в строительство баз, аэродромов, в создание береговой обороны, в то, чтобы быстрее осваивался морской театр.
Вот с такими людьми довелось мне общаться в первые годы службы на Черном море. Орлов, Кожанов, Душенов… Фамилий этих видных деятелей советского Военно-Морского Флота не найдешь в истории Великой Отечественной войны. Их жизни трагически оборвались за несколько лет до ее начала. Но они внесли достойный вклад в развитие нашего флота. Я думаю, что талант многих военачальников военной поры засверкал еще и потому, что у них были достойные предшественники и наставники. И сегодня, говоря о советской флотоводческой школе, о традициях советского военно-морского искусства, давайте не забудем отдать должное той плеяде замечательных организаторов и руководителей Рабоче-Крестьянского Красного Флота, которых выдвинула из народной массы революция.