Подводный фронт
Шрифт:
Ночная темнота плотно окутала заполярный городок. Завтра ни свет ни заря рейдовый катер умчит меня от родного причала в Мурманск. Потом на поезде в Москву… Нет, заснуть явно не удастся. Раскуриваю трубку и решаю пройтись по ночному Полярному.
В небе переливается зелеными, сиреневыми и багряными всполохами Северное сияние. Ноги сами собой несут тебя по заветной тропке на пирс, где, прижавшись друг к другу, дремлют подводные лодки.
Тихо на пирсе в этот ночной час. Только слабые всплески волн да негромкие, вполголоса, переговоры вахтенных. Глажу ладонью шершавую морозную сталь одной из лодок, а она цепко хватает кожу, будто не хочет отпускать. Спасибо вам за службу, родные «катюши», «щуки», «эски», «ленинцы», «малютки»! До свидания, родной флот, родной причал! До свидания, милый сердцу Заполярный край!
Фарватером победы
В Москве на вокзальном перроне меня встретил сам начальник подводного плавания ВМФ вице-адмирал А. С. Фролов.
Мы хорошо знали друг друга. В 1932 году, после окончания специального класса в Учебном отряде подплава, я попал на подводную лодку «АГ-14», которой в ту пору командовал Александр Сергеевич. Надо ли говорить, что значит для молодого подводника первый командир. Подобно первому школьному учителю, он оставляет в душе человека глубокий след. Если в самом начале флотского пути тебе встретится влюбленный в свое дело командир, по-настоящему яркая, незаурядная личность, то это во многом определит твое успешное командирское становление. Волей-неволей будешь стремиться многое делать именно так, как делал первый командир, будешь подражать стилю своего наставника, манере его поведения. И конечно же, будешь испытывать чувство, благодарности за первые уроки командирского мастерства.
Именно такого рода чувства я питал к Александру Сергеевичу Фролову. Под его началом довелось познавать азы службы подводника. Под его руководством выполнил я и свою первую учебную атаку. Она, естественно, очень памятна. Стрелять пришлось, как сейчас помню, по эсминцу. Как только на горизонте показалась шапка дыма, А. С. Фролов сказал мне: «Выполняйте». А сам сел в сторонку на стул-разножку и углубился в чтение каких-то записей, будто стрельба его совершенно не интересует. Я приник к окуляру перископа. Атака получалась хорошая: вырисовался, можно сказать, классический торпедный треугольник, но я все-таки волновался и поминутно поглядывал на командира. Тот сохранял полную безмятежность и, к моему удивлению, стал чуть ли не подремывать. Однако все это было не так. На самом деле Фролов, как потом выяснилось, зорко следил за моими действиями. Стоило мне допустить небольшую неточность, как я тут же ощутил легонький удар по правой руке: мол, чего ж ты, исправляй! Я тут же поправился, и все удалось как нельзя лучше: торпеда прошла точно под килем эсминца…
Потом пути-дороги наши с А. С. Фроловым надолго разошлись. В годы войны он служил на Черном море. С образованием же управления подводного плавания Военно-Морского Флота он возглавил его. В марте 1943 года вице-адмирал Фролов приезжал на Север проверять состояние противолодочной обороны. Тогда мне показалось, что Александр Сергеевич остался не очень-то доволен той работой которую мы проводили по ПЛО, — столько он сделал критических замечаний, дал рекомендации. Но затем последовало вот это неожиданное назначение в Москву; ясно, что без участия вице-адмирала в этом деле не обошлось.
Александр Сергеевич пригласил в машину. Замелькали перед глазами знакомые московские улицы: Садовое кольцо, улица Горького, Охотный ряд…
— Куда мы едем? — спросил я.
— Вопрос с вашим жильем пока не успели решить, — сказал А. С. Фролов. — Так что поживете у меня. И не вздумайте отказываться. Никаких неудобств тут нет. Квартира все равно пустует: семья живет у родных, а я на днях убываю в командировку.
— Далеко?
— Далеко. В штаб англо-американского командования на Средиземном море. На несколько месяцев. Так что времени для раскачки у вас не будет. Сразу же придется начинать с исполнения обязанностей начальника подводного плавания.
В тот же день я был представлен наркому ВМФ Николаю Герасимовичу Кузнецову. С известным трепетом вошел в просторный кабинет с длинным столом посередине. Но простое, спокойное обхождение Николая Герасимовича быстро помогло преодолеть волнение и расположило к нему. Нарком довольно обстоятельно интересовался последними событиями в бригаде подплава, других соединениях Северного флота. Причем интересовала его не только общая обстановка — это он, безусловно, и без того прекрасно знал. Интересовали его в первую очередь конкретные живые детали, нюансы. К своему удивлению, я обнаружил, что Н. Г. Кузнецов не только помнит пофамильно буквально каждого командира-подводника, но и хорошо осведомлен об особенностях боевого почерка многих из них, о подробностях многих походов и атак. И это при том поистине громадном грузе забот, которые каждодневно лежали на плечах наркома!
Невольно вспомнился один эпизод с подводной лодкой «Щ-402», дрейфовавшей у вражеских берегов без топлива. Кузнецову, конечно, все тогда подробно докладывали о случившемся. Тем не менее он дважды выходил на связь, разговаривал со мной, дотошно выясняя новые и новые детали и давая полезные советы для спасения лодки. А когда «щука» благополучно вернулась в базу, на Север пришла телеграмма наркома, в которой он поздравлял экипаж с благополучным завершением похода и давал указание Военному совету флота представить весь экипаж к награждению орденами и медалями.
Он болел сердцем буквально за каждый корабль, за каждую лодку. И мы все хорошо чувствовали это, знали, что наш нарком живет флотом, его интересами и нуждами.
В беседе со мной Николай Герасимович поинтересовался моим мнением о том, как показывают себя новые органы подводного плавания. Я ответил откровенно, что думал:
— Новая организация пока нового внесла немного.
Н. Г. Кузнецов нахмурился, а потом стал говорить горячо и убежденно:
— Совершенствование управления силами флота — это теперь проблема проблем. Мы многое сделали, многое отладили еще перед войной, но многое и не успели. За наши слабости в организации, в управлении силами немец нас больше всего и бьет. Надо постоянно искать, постоянно совершенствовать организацию. И органы подводного плавания на сегодня — один из шагов в этом направлении. Конечно, их полезность целиком и полностью зависит от тех, кому они непосредственно подчинены: здесь, в Главном морском штабе, — от начальника штаба, на флотах — от командующих, но и сами начальники органов подводного плавания и их подчиненные призваны играть активную роль. Вы должны быть «законодателями мод» в борьбе за культуру подводного плавания, в развитии методов боевого использования лодок и сил ПЛО, отработке новых тактических приемов.
Все сказанное наркомом вдохновляло и побуждало к работе. Так же, впрочем, как и то, что несколько позже довелось услышать от его первого заместителя адмирала И. С. Исакова.
Честно говоря, я не думал, что Иван Степанович примет меня. Был наслышан о том, что после тяжелого ранения, полученного в октябре 1942 года под Туапсе, и ампутации ноги состояние здоровья адмирала оставалось плохим, что врачи разрешили ему работать всего три-четыре часа в день. Но оказалось, что И. С. Исаков вовсе не отошел от дел, не примирился с ролью «почетного зама». Каждый день он, превозмогая боль, поднимался на костылях в свой кабинет и работал с такой энергией и самоотдачей, какой и абсолютно здоровый человек мог позавидовать. Один за другим в журналах появлялись его труды-исследования опыта второй мировой войны. Не сторонился Иван Степанович и повседневных дел и забот, постоянно общался с работниками управлений, щедро делился с ними своим богатейшим опытом штабной работы.
— Напомните, пожалуйста, где мы с вами встречались, — так он начал разговор со мной. Тяжело опираясь о столешницу, встал при встрече, и бисеринки пота высыпали на открытом, благородном лице.
Я-то, конечно, хорошо помнил где. Во время моей учебы в академии И. С. Исаков был начальником кафедры стратегии и оперативного искусства. Его блестящие лекции производили на нас, слушателей, огромное впечатление.
Но особенно памятен мне был эпизод, происшедший на мандатной комиссии при приеме в академию. Все члены комиссии задавали самые различные вопросы, и только И. С. Исаков молчал, внимательно, оценивающе приглядывался. А потом вдруг задал один-единственный вопрос: